Павел Фокин - Блок без глянца
Ваш поклонник
Александр Александрович Блок. Из записной книжки 1913–1914 гг.:
13 марта. Я передаю швейцару письмо с просьбой сняться. Швейцар, получивший на чай, сказал, что Любовь Александровна приехала сегодня утром.
14 марта. Я позвонил по телефону. Тихий, усталый, деловой и прекрасный женский голос ответил: «Алло».
18 марта. Опять мокрый снег. Да, я напишу цикл стихов и буду просить принять от меня посвящение.
Звоню в фотографию императорских театров. Там барышня, которая говорила со мной, заболела. – «Она не снималась на четвертой неделе».
22 марта. Вчера днем я встретил ее. Она рассматривала афишу на Офицерской, около мамы, не поднимая глаз. Когда она пошла, я долго смотрел ей вслед.
Сегодня после дня волнений в «Сирине». Вечером иду, волнуясь, в «Парсифаля». В первом антракте говорю с Н. А. Малько. Спрашиваю его, знает ли он ее. Он знаком. – «Если хотите, я вас познакомлю». Второй антракт мы опять говорим с ним. Я сажусь, уже занавес поднят (старец и Кундри у молодого деревца). Он проходит мимо меня в первый ряд, трогает меня за плечо и говорит мне на ухо: «Андреева-Дельмас хотела с вами познакомиться». Я почти перестаю слушать, верчусь. Через несколько минут нахожу ее глазами – она сидит сзади и правее меня. Во время перерыва (залу не освещают) она выходит, и я вижу, узнаю со спины это все чувствующее движение бесконечно дорогих уже мне плеч. Я досиживаю, думаю: ушла. Конец, я выбегаю, она сидит у лестницы с кем-то (актером?). Я пробегаю мимо, одеваюсь, выхожу, тороплюсь по Офицерской. Встреча с Вас. Гиппиусом, который, по-видимому, замечает во мне неладное. Хожу против ее подъезда. Подъезжает автомобиль, выходят мужчина с дамой. Нет, еще буду ждать. Идут двое, а сзади них – одна. Подходя к подъезду, я вижу, что она хочет обогнать переднюю пару и пройти скорее. Да, и оглядывается в мою сторону. Вся – чуткость. Швейцар бежит поднимать лифт. Через минуту на мгновение загорается, потом гаснет первое окно – самое верхнее и самое крайнее (5-й этаж). Я стою у стены дураком, смотря вверх. Окна опять слепые. Я дома – в восторге. Я боюсь знакомиться с ней. Но так не кончится, еще что-то будет.
Александр Александрович Блок. Из письма Л. А. Андреевой-Дельмас. 22 марта 1914 г.:
Простите мне мою дерзость и навязчивость. – В этих книгах собраны мои старые стихи, позвольте мне поднести их Вам. Если Вы позволите посвятить Вам эти новые стихи, Вы доставите мне величайшую честь. Мне жаль, что я должен просить Вас принять мое бедное посвящение, но я решаюсь просить Вас об этом только потому, что, как ни бедны мои стихи, я выражаю в них лучшее, что могу выразить.
Я боюсь быть представленным Вам, так как не сумею сказать Вам ничего, что могло бы быть интересным для Вас. Если когда-нибудь в театре мне представится случай поцеловать Вашу руку, я буду счастлив. Но мысль об этом слишком волнует меня.
Александр Александрович Блок. Из записной книжки 1913–1914 гг.:
26 марта. Ужасный вечер. Она приходит в первом антракте «Богемы». С ней – легион. В третьем антракте она ждет, что я подойду. Я пропускаю минуту (барон Унгерн). Она уходит. Полтора часа жду на улице – напрасно.
Мария Андреевна Бекетова:
В марте произошло его первое знакомство с Л. А. Дельмас в театре Музыкальной драмы. И в жизни артистка не обманула предчувствий поэта. В ней нашел он ту стихийную страстность, которая влекла его со сцены. Образ ее, неразрывно связанный с обликом Кармен, отразился в цикле стихов, посвященных ей. Да, велика притягательная сила этой женщины. Прекрасны линии ее высокого, гибкого стана, пышно золотое руно ее рыжих волос, обаятельно неправильное, переменчивое лицо, неотразимо влекущее кокетство. И при этом талант, огненный артистический темперамент и голос, так глубоко звучащий на низких нотах. В этом пленительном облике нет ничего мрачного или тяжелого. Напротив – весь он солнечный, легкий, праздничный. От него веет душевным и телесным здоровьем и бесконечной жизненностью. Соскучиться с этой Кармен так же трудно, как с той, настоящей из новеллы Мериме, на которую написал Бизе свою неувядаемую оперу. Это увлечение, отливы и приливы которого можно проследить в стихах Блока не только цикла «Кармен», но и цикла «Арфы и скрипки», длилось несколько лет. Отношения между поэтом и Кармен были самые лучшие до конца его дней.
Елена Михайловна Тагер (1895–1964), поэт, прозаик, переводчик:
Она была ослепительна, в лиловом открытом вечернем платье. Как сияли ее мраморные плечи! Какой мягкой рыже-красной бронзой отливали и рдели ее волосы! Как задумчиво смотрел он в ее близкое-близкое лицо! Как доверчиво покоился ее белый локоть на черном рукаве его сюртука!
Александр Александрович Блок. Из записной книжки 1913–1914 гг.:
10 июня. Сон о Любови Александровне – страшный и пленительный. ‹…›
В первую ночь по приезде в Шахматово я увидел сон. Огромный город, скорей всего – Париж. Она сказала: «У меня будут гости», и я хожу по улице в ожидании, «когда это кончится». Ее дом на очень людной улице, и квартира высоко. Если подняться в соответствующий этаж незнакомого дома напротив, то на какой-то площадке лестницы есть единственное место, откуда можно заглянуть через улицу в ее квартиру. И я смотрю: столовая во дворе – видна сквозь окно пустой и темной комнаты. Кусок открытой двери – освещена часть стола. Она сидит тихая, напустив свои рыжие волосы на лоб, как делает иногда. В темном. По обеим сторонам два господина в изящных фраках. Один делает движение, будто хочет обнять ее за шею. Она виновато и лениво отстраняется. Все, что я вижу. Надо уходить. Я испытываю особое чувство – громадности города, нашей разделенности и одиночества. Но это уже – то главное сна, чего нельзя рассказать.
Война
Зинаида Николаевна Гиппиус:
Война.
Трудно мне из воспоминаний об этих вихревых первых месяцах и годах выделить воспоминание о Блоке. Уж очень сложна стала жизнь. Война встряхнула русскую интеллигенцию, создала новые группировки и новые разделения.
Насколько помню – первое «свидание» наше с Блоком после начала войны – было телефонное. Не хотелось – да и нельзя было говорить по телефону о войне, и разговор скоро оборвался. Но меня удивил возбужденный голос Блока, одна его фраза: «Ведь война – это прежде всего весело!»
Зная Блока, трудно было ожидать, что он отнесется к войне отрицательно. Страшило скорее, что он увлечется войной, впадет в тот неумеренный военный жар, в который впали тогда многие из поэтов и писателей. Его «весело» уже смущало…
