Григорий Коновалов - Былинка в поле
- Кто там? Вылазь, а то камешек кину.
- Не надо камень, сват Кузьма, это я тут прохлаждаюсь.
Насилу вытащил Кузьма Карпея. Ьдва шевелил тот синими губами:
- Черт водил меня всю ночь. То на наклестку рыдвана посадит, то на быка верхом, а потом надоело ему вожжаться со мной, спустил в колодезь. Мокни, говорит, тут до второго пришествия.
Работал Кузьма так, что быки не терпели, а он хоть бы что. За обедом сидел недолго, места не успевал нагреть, а Карпей не управлялся даже пояс расслабить, изготовить мамону к принятию пищи.
- Бог напитал, никто не видал, семеро видели и то не обидели, приговаривал Кузьма.
И только довалится до зкпуна под рыдваном, положит голову на кулак уснет мгновенно. Карпей еще укладывается, ворочается, а он уж вскочил, потирает свою воловью, иссеченную морщинами шею в седом волосе, приветливо улыбается молодыми глазами, блестят в бороде ровные белые зубы. Схватит оборкой посконную рубаху на поджаром стане, подтянет ошнурок коричневых с белыми полосками порток и за дело - пока быки кормятся, сбегает в разнолесный колок.
Всегда для Карпея неожиданно тихо, как из-под земли, выплывала из подсолнухов или из леска его огромная и легкая фигура. Приносил травы девясилом, зверобоем, душицей и шалфеем увесил рыдван, в мешочке хранил змеиные выползки. И опять до вечерней зари ходит босиком за плугом.
- Черны твои ноги, сват, отруби, брось собакам - есть не будут.
Кузьма только отмахивался рукой, зачарованно глядя на вечернюю зарю. Спокойно, незлобиво нащупывал душой свое место в жизни новой, мысленные слал советы тяжко оступившимся сыновьям Власу, Автоному, чтоб скорее кончилось их бездорожье, посветлел бы перед их очами завтрашний день. Во всем-то деявшемся в людской жизни чуял он предопределение неслышное, как тень орлкного крыла.
Если закрапает дождь, Карпей завалится спать под монотонный шумок по пологу на рыдване. Кузьма же чинил чего-нибудь или надевал зипун, бродил вокруг, выговаривая неразумно разыгравшемуся дождю.
- Подумал бы: ну что я иду? Людям хлеб гною, пырей на пашне развожу. Отстрадуется народушко, тогда бы и полил, как из ведра, развез хляби небесные.
Карпей временами подшучивал над Кузьмой, в полночь заскрипит рыдваном, а сват вскакивает:
- Никак опоздали! Люди поехали работать.
- Куда ты, полуношник? Быки еиде не набили требуху травой. И для кого ты жилы тянешь из себя? Другие небось не запотеют.
Кузьма не думал: для кого он старается. Привык всю жизнь крутиться в работе, потому что безделье - страшный грех.
В последнюю ночь в степи Карпей надел задние колеса на переднюю ось, а передние - на заднюю. Ехали домой, Кузьма заваливался назад, не догадываясь о проделке лукавого свата. Карпей похохатывал, щеря щербатый рот, пока встретившийся им Максим Отчев не ахнул, удивленный:
- Кузьма Данилыч, что с тобой стряслось? Так-то ты в новую жизнь двигаешься? Задом наперед?
Кузьма молча обошел вокруг рыдвана, переставил колеса, тоскливо хмурея лицом.
Карпей льстиво и в то же время ерничая доложил Отчеву, сколько они распахали ковыльной залежи.
- Уж мы постарались удоволить ведущих нас в обновленную жизнь!
- Молодцы старики. Старый конь борозды не портит, видно, правду говорят.
Отчев отозвал Кузьму в сторонку, упрекнул с горькой злостью:
- Брехали вы мне насчет Власа. Жив он, слыхал я.
Кузьма доплелся до переднего быка, уткнулся бородой в его теплый лоб. Потом кинул кнут Карпею и пошел в степь, не оглядываясь.
- Уж как я отговаривал Василину-дуру не выходить за Кузьму, охламона, не послушалась, - сказал Карпей. - Ну и в семейку попали наши дочери, моя Фиена и твоя Марька.
- Ты-то помалкивай. Фиена твоя мастерица заваривать чертову кашу.
Отчев одним неуловимо легким движением вскочил на коня, зарысил в противоположную от Кузьмы сторону.
Карпей, покачиваясь на рыдване, долго кричал вдогонку удалявшемуся Кузьме. Но тот так и не оглянулся, растаял в голубом мареве.
8
А в Хлебовке резали вторую, более углубленную борозду по раскулачиванию.
Сумерками принесла Фиена в дом Чубаровых давно ожидаемую весть: завтра будут выселять.
- Сам Захар Осипович намекнул. Заранее, чтобы мы с тобой, Марька, успели выпутаться. Совместная в родстве жизнь переплелась корнями, как пырей.
Собрались на семейный совет Кузьма, Василиса, Марька и Фиена. Трехлетнего сына Марька уложила з горннцэ спать.
- Поезжайте вы хоть к черту на рога, я вам не попутчица, - отвалилась от семьи Фиена.
- Тебе ехать с нами незачем, - согласился Кузьма. - И ты, Марья, оставайся тут с ребенком. Может, и Васеяу не потревожат. Я один искуплю грехи.
- Нет, батюшка, я поеду с тобой, - сказала Марька определенно и начала собираться в дорогу.
Как обваренная, сидела на лавке Василиса, опустив руки, и напоминание старика о том, что пора собираться в дальний путь, не выводило ее из этого состояния оглушенности и потерянности.
- Не тронусь с места. Пусть лишают жизни у печки, - уже в полночь, как бы опамятовавшись, сказала Василиса. Твердой поступью хозяйки подошла к печи, затопила, гремя ухватом, поставила чугуны, потом, вымыв тщательно свои полные красивые руки, стала раскатывать тесто.
На заре Марька подоила корову, сцедила молоко, налила плошку коту. К этому времени Фиена уже перетаскала все свое добро в горницу, а из горницы вынесла на кухню Марькин сундук, даже сонного Гриньку положила в закуток за печь, где когда-то доживала свой век слепая бабушка Домнушка.
- Летось не отделили меня, теперь сама отделюсь.
Горница моя, чертомелила я на вас. Кто был никем, тот станет всем!
- Живи, но ведь отберут, - сказал Кузьма. - Вон у Ермолая забрали.
- Руки коротки отобрать у меня! Я не какая-нибудь каторжанка, как некоторые! Я активистка!
Оглядев огромные узлы с одеждой, мукой, солониной, Фиена попинала их остроносым ботинком, пощупала пальцами.
- Глупые, да разве дозволят вам везти такую прорву!
Вы бы еще корову, овец да птицу погнали с собой. Отдайте лучше мне на сохранность, глядишь, вернетесь. А на вернетесь, поминать буду, проникновенно говорила Фяена, развязывая узлы и перетаскивая в горницу Авгозомовы костюмы и бекешу, тулуп свекра и Марькины наряды.
- Зачем вам летом теплая одежа? А до холодов не дадут дожить... В песках азиатских помрете, - Фпена заплакала, - жалко мне вас, бестолковых...
К восходу солнца Фиена произвела дележ и ЕО дворе, зг.няв один пз двух амбаров под свое хозяйство. Потом умылась духовитым мылом, подвела брови, щеки, замкнула горницу и приклеила тестом записку к двери, которую писала, слюнявя химический карандаш: "Дом и добро одинокой вдовы-активистки Фпены Карповны Сугуровой.
