Рудольф Петерсхаген - Мятежная совесть
У лисы Рейнеке появилась масса хлопот. Как специалист по снабжению он вычислял, на какие суммы может рассчитывать каждый военный преступник. К пенсиям и дополнительным оплатам, начисляемым с 1951 года, теперь добавлялась еще компенсация за каждый день пребывания в тюрьме, установленная для гитлеровского офицерства Бонном. Кроме того, при освобождении из тюрьмы военные преступники наравне с отпущенными из плена в течение года получали оклад, равный их последнему жалованию в вермахте. Рейнеке помнил наизусть все суммы, положенные высшим военным преступникам: от сорока до шестидесяти тысяч марок единовременно и от полутора тысяч до двух с половиной тысяч марок пенсии в месяц. В Ландсберге началась эпидемия проектирования особняков. Здесь это были не бумажные мечты, как когда-то в Моршанске, а реальные планы на твердой материальной базе.
Гоп-ля, мы живем… на средства немецкого народа!
Рядовых военных преступников, особенно бывших кацетников, Рейнеке вынужден был разочаровать. Боннское сословное государство не без умысла «на законном основании» исключило их из этой категории. Им была положена только компенсация за отсидку в тюрьме.
Еще одно всполошило финансиста Рейнеке. Подсчитав срок выслуги офицеров, вышедших из унтер-офицеров, он установил, что им перепадет слишком большой куш.
– Так не пройдет! Что им делать с такой массой денег! Нужно что-то менять! – причитал этот генерал-финансист. – В конце концов Федеративная республика не благотворительное учреждение для каждого встречного и поперечного!
И с чего он так волновался? Ему была гарантирована высокая пенсия и компенсация в размере сорока двух тысяч марок. Статья 131 была изменена так, как этого хотел Рейнеке.
Когда статья 131 со всеми поправками вступила, наконец, в силу, молодые офицеры, унтер-офицеры и рядовые почувствовали себя обманутыми.
– Почему генералы получают такие невероятные суммы, а те, кто вынес все на своем горбу, – шиш? – спрашивали они.
Генералы оправдывались:
– На нас лежало тяжкое бремя ответственности. Начались ожесточенные споры.
Перед лицом суда верхи гитлеровсксню государства отказались признать свою ответственность за войну и зверства. Один только «редактировал» приказы, другой лишь выполнял их как «солдат», и все они – «уже давно были против». Этих извергов сами же американцы заперли в тюрьму, а немецкий народ проклял. Теперь из кармана немецкого народа преступникам выплачивали огромные суммы.
День рождения пастора Леттенмайера и Рейнеке совпадал. В 1954 году он пришелся на воскресенье. В честь Леттенмайера на богослужение пришло больше заключенных, чем обычно. Пастора ждали минут двадцать: в это время он отправился с визитом к атеисту Рейнеке.
Итак, Рейнеке был в чести. В один прекрасный день в связи с усилением ремилитаризации кандидат на виселицу был отпущен на основании «пароля». Западногерманскому населению внушали, будто лишь в Советском Союзе немецких солдат судили за военные преступления. В пограничном Фридланде затевали настоящий балаган вокруг возвратившихся из Советского Союза военнопленных. Зато из Ландсберга военных преступников отпускали так тихо, что даже ближайшие родственники не сразу узнавали об этом. Отпущенных по «паролю» обязывали первым же поездом покинуть Ландсберг, чтобы избежать огласки. Им запрещали рассказывать о своем процессе и жизни в тюрьме. Свобода передвижения на родине ограничивалась определенной территорией: для крупных военных преступников была более широкой, для менее значительных – соответственно меньшей.
Каждого освобождаемого вызывал к себе мистер Гернанд на инструктаж. В тюрьме это называли «американской конфирмацией», поскольку во время инструктажа американский чиновник внушал освобожденным веру в «свободный мир». Они считали эту процедуру унизительной, но все же давали подписку.
– Все равно наша подпись не действительна – она вынужденная, – утешали они себя. – Во всяком случае, теперь мы обеспечены до конца жизни, и недурно. Ремилитаризация тоже движется. А дальше… Время – лучший советчик!
Рейнеке чувствовал себя настолько уверенно, что в тот же день, когда его выпустили из тюрьмы, нарушил первое требование «пароля». Свой выход на свободу он отпраздновал в ресторане «Петух» с одним генералом, постоянным жителем Ландсберга. Во время пьянки Рейнеке послал открытку в тюрьму. Для каждого выпущенного на свободу, писал он, в «Петухе» всегда найдется глоток вина, притом бесплатно. Эта выходка не прошла даром: теперь американские военные полицейские всех освобождаемых за «хорошее поведение» сопровождали до вокзала и покидали перрон лишь после отхода поезда.
Когда началась амнистия военных преступников в Советском Союзе, многие в Ландсберге пришли в недоумение. Даже преданный американцам доктор Зиккель заявил:
– Пора и с нами что-то делать!..
Теперь у центральной башни шли бесконечные споры.
– В Советском Союзе военные преступники разве что свернули голову какому-нибудь цыпленку или с голоду украли свеклу! – говорил толстый, килограммов на полтораста, американский сержант и показывал «Нью-Йорк таймс», где черным по белому так и было написано.
Раздался хохот заключенных. Американец сердито продолжал:
– А вы убийцы!
Оскорбленные, все отошли от американца и потом долго бранили его. Впрочем, статья 131 действовала, как пластырь. Она затыкала рот недовольным, и они снова становились преданными слугами американцев.
Раньше в Ландсберг для душеспасительных бесед с военными преступниками приезжали архиепископы и прочие высокие церковные чины. Теперь сюда толпами устремились представители «землячеств», «Стального шлема» и других солдатских союзов. Они чествовали преступников, как «героев» и «мучеников».
По радио созывали то силезцев, то померанцев, то мекленбуржцев.
– Разве ты померанец?
«Померанец» расхохотался:
– Во всяком случае, однажды я проезжал курьерским поездом через Померанию.
И он получил пакет с подарком «для померанцев».
Меня никогда не вызывали. Их «братьями и сестрами» могли быть только фашисты.
Чтобы завоевать сердца тех заключенных, которые все еще придерживались точки зрения «без меня», в тюрьму явилась княжеская пара Шаумбург-Липпе из Гамбурга. Высокие господа приехали без подарков, уверенные, что военные преступники будут счастливы просто лицезреть представителей княжеского рода.
– Вы, очевидно, не понимаете, кто перед вами! – набросилась ее светлость на бывшего унтер-офицера, который не пожелал ее слушать.
Но этого берлинца не легко было смутить.
– Дорогуша, Шаумлиппе! – ошарашил он княгиню. – Послушайте меня, катитесь-ка лучше в свой Гамбург. А на деньги, что вы просадили в поездах и гостиницах, вы бы лучше преподнесли нам посылочку, да побольше! – он раздвинул руки как можно шире. – Куда приятнее вашей болтовни об отечестве и господе боге!
