Павел Анненков - Жизнь и труды Пушкина. Лучшая биография поэта
Глава XXII
Общее обозрение кабинетных заметок и трудов поэта за протекший период
Кабинетные труды, заметки, мысли, соображения, выписки, изучение языка, пословиц, старинных терминов. — Правдоподобие мысли, что Пушкин, изучавший книгу царя Алексея Михайловича, собирался написать что-либо по поводу соколиной охоты. — Заметка Пушкина о современном языке. — Разборы книг и заметки при их чтении. — Понятие Пушкина о критике. — Критические заметки о «Трех повестях» Павлова, «Недовольных» Загоскина и проч., сделанные во время чтения. — Мысли Пушкина о разнице между восторгом и вдохновением. — Значение этих мыслей и заметка на мнение «Телеграфа», делившего Европу на классическую и романтическую. — Заметка Пушкина об А. Шенье как классическом писателе. — О драме Олина «Корсар» и по поводу ее о Байроне. — Заметка Пушкина по поводу толков о народности в поэзии. — Объяснение мысли Пушкина по этому предмету. — План Пушкина изложить свой взгляд и понятие об отечественной словесности и о романтизме, приведение в систему отрывков по этому предмету. — Отрывок о скудости светской литературы в древнем отечестве нашем. — Тот же отрывок вчерне. — Значение этих мыслей. — Отрывок Пушкина о Петре I и его преобразованиях. — Мысли Пушкина о французской средневековой поэзии. — Продолжение того же и переход к веку Людовика XIV. — Анализ этих мнений. — В параллель с изображением французской литературы Пушкин составил программу и для статьи о русской словесности. — Программы исторического содержания. — Очерк видоизменений феодализма. — Повод к этому очерку. — «История русского народа». — Слова Пушкина о той же «Истории» по выходе 11-го тома. — Пушкинский разбор начальных стихов «Слова о полку Игореве». — Статьи «О драме», «Мысли на дороге». — Литературные соображения в отдельных заметках. — Роман в 10 письмах, приблизительное изложение его содержания. — Два отрывка из неоконченных повестей Пушкина. — Драматический этюд.
Мы достигли того времени, которое составляет перелом в существовании Пушкина. Прежде чем пойдем далее, находимся в необходимости остановиться на одной подробности, весьма важной в его жизни. До сих пор мы видели вдохновенную поэтическую деятельность Пушкина и цепь обстоятельств, в которых она вращалась. Кабинетный труд автора «Годунова» нам еще неизвестен, но он, гораздо ранее трудов по сбору исторических материалов для эпохи Петра Великого, составлял уже часть его деятельности и не может оставаться в неизвестности. Заметки, мысли, соображения, выписки из сочинений были невидимым, подземным основанием, на котором созидались и образ его мыслей, и понимание предметов, и самое настроение духа, направлявшее поэтический дар его.
Прежде всего является тут постоянное изучение русского языка. Как прежде служили для этого сказки, так теперь выступают народные пословицы, фразы и термины старой нашей литературы. Вот записка Пушкина по первому предмету, заключающая собственные его пояснения и заметки:
«Не твоя печаль чужих детей качать, т. е. не твоя забота.
Бодливой корове бог рог не дает. Пословица латинская.
Нужда научит калачи есть, т. е. нужда — мать изобретения и роскоши.
Кто в деле, тот и в ответе. В деле, т. е. в должности; в ответе, т. е. в посольстве.
Не суйся середа прежде четверга. Смысл иронический и относится к тем, которые хотят оспаривать явные, законные преимущества; вероятно, выдумана во время местничества.
Горе лыком подпоясано. Разительное изображение нищеты, см. «Др[евние] стих[отворения]».
Иже не вриже, его же пригоже. Насмешка над книжным языком: и в старину над этим острились» и проч.
Можно полагать, что эти заметки, теперь не новые, но свидетельствующие о скромном уединенном занятии поэта, будут занимательны для читателей. Между прочим, заметка о пословице «Кто в деле, тот и в ответе» помогла Пушкину указать М. Н. Загоскину одну обмолвку в его романе «Юрий Милославский» (См. «Литера[турную] газ[ету]», 1830, № 5). Не менее живое впечатление производят и выписки терминов соколиной охоты, из которых большая часть принадлежит книге царя Алексея Михайловича «Урядник, или Новое уложение и устроение чина сокольничья пути» (1668), а другие — летописям и актам. Вот пояснения Пушкина:
«Семеновский потешный двор.
Светлица для выдерживания птиц.
Челиг — самец, дикомыть — самка.
Обносцы — ремешок олений, с красным сукном.
Кречет больше и серее сокола. Сокол посизее.
Должик — в два аршина ремень сыромятный.
Вобил, вобила — гусиные крылья, с сырым мясом.
Шалгачь — мешок для живой птицы, на ремне.
Вертлуг железный, на нем вертится вобила.
Стул — где сначала сидят кречеты.
Толунбасы — род барабана для пуганья птиц.
Помцы, тайник — сети…»[172] и проч.
Может быть, эти сухие комментарии имели еще другую цель у Пушкина, кроме изучения самого предмета. Картина старой соколиной охоты нашей в поэтическом описании, вероятно, уже носилась перед его глазами, когда он составлял свои выписки, и труд его был, статься может, только ступенью для вдохновения. Мы скоро увидим, что самые строгие занятия разрешались художественными произведениями у Пушкина: натура поэта в нем никогда не ослабевала и поэтическая струя не иссякала даже и в кропотливом сборе и проверке ученых материалов.
К числу заметок его о языке, уже известных публике, принадлежит еще следующая, неизданная:
«Множество слов и выражений, насильственным образом введенных в употребление, остались и укоренились в нашем языке. Например, трогательный от слова touchant (см. справедливое о том рассуждение г-на Шишкова). Хладнокровие. Это слово не только перевод буквальный, но еще и ошибочный; настоящее выражение французское есть Sens froid — хладномыслие, а не Sang froid. Так и писали это слово до самого XVIII столетия. Dans son assiette ordinaire. Assiette значит положение, от слова asseoir, но мы перевели каламбуром — не в своей тарелке:
Любезнейший, ты не в своей тарелке.
Весьма важный отдел пушкинских замечаний представляют его разборы книг и статей, почему-либо казавшихся ему замечательными. Мы уже знаем его привычку читать с пером в руке и приводить на книге свои собственные мысли и соображения. Множество остатков этой работы за чтением теперь утеряны, но последние образчики ее, разбросанные по разным тетрадям его и в разных клочках, тем драгоценнее становятся для собирателя. Критику вообще, мы уже видели, Пушкин понимал весьма строго. Он не любил в ней характера дилетантизма, легкого понимания вещей и требовал от нее специального знакомства с предметом и серьезного изложения. Для критики художественных произведений искусства он прибавлял к этому еще другое качество — чистую любовь к искусству. «Где нет любви к искусству — там нет и критики», — говорил он. Но в коротких своих заметках о книгах и статьях он отстранял требования науки и являлся без претензий только с своей мыслию. Существенными качествами таких заметок остаются проницательность, остроумие и особенно способность чувствовать неверность всякой абстрактной идеи, как бы она блестяща ни была. Он всегда старался отыскать взамен ее истину практическую, приложимую к делу, сторону предмета, которой он наиболее связывается с жизнью, — качества, не всегда сопутствующие и специальному знанию!.. Переступая на этот раз хронологический порядок, скажем, что в таком духе набросаны были Пушкиным заметки о «Трех повестях» Павлова, которые упрекал он за идеализацию челядинства; о комедии М. Н. Загоскина «Недовольные», в которой не находил веселости и любезного прямодушия других его произведений. Заметка его о драме г-на Погодина «Марфа Посадница» напечатана была только в 1842 году в № 10 «Москвитянина». Даже большая часть всех напечатанных критических статей его принадлежат к непосредственным впечатлениям чтения и сделаны, так сказать, в самом пылу его. Таковы статьи «Вольтер», «Баратынский», «Лорд Байрон», о «Фракийских элегиях» Теплякова и проч. Это не более как собственноручные отметки Пушкина, и характер их проявляется столько же в их сжатой форме, сколько и в содержании, прямо излагающем одну мысль без отступлений и осмотра ее со всех сторон, как бывает в настоящем критическом разборе. Таков был вообще способ чтения у Пушкина.
