Лариса Васильева - Дети Кремля
Мама вернулась одна — Ивана Капитоновича арестовали. Он сидел в Смоленске в одной камере с Николаем Вавиловым. Умер от голода или расстреляли…«
В сорок третьем году Тимоша встречает архитектора Мирона Ивановича Мержанова, известного своими проектами правительственных дач. Он входит в дом, становится близким человеком. По его совету Марфа решает поступить в архитектурный институт. Через полгода после того, как Мержанов поселился у Тимоши, за ним приходят. Ночью. Марфа слышит ночные шаги, видит в щелку четырех посторонних людей. Они проходят в спальню к Тимоше, выводят Мирона Ивановича. Марфа слышит его слова:
— Надя, умоляю, ни во что плохое не верь. Я всегда был честен.
Тимоша плачет: «Я всем приношу несчастья. Мне нельзя никого в дом приводить. Я — роковая женщина».
В начале пятидесятых в семью вошел Владимир Федорович Попов. Еще одна попытка счастья для Тимоши. Он был инженер-строитель, во время войны служил в танковых войсках. Моложе ее на десять лет. Первой женой его была одна из дочерей Михаила Ивановича Калинина, кремлевская дочка. Еще будучи мужем дочери Калинина, он ухаживал за Тимошей.
«Очень своеобразный человек, — говорит Марфа Максимовна. — С одной стороны, всеобщий любимец, устроитель костров, пикников, любитель больших компаний, поездок на юг. Мама с ним в себя пришла. Но, въехав в дом, он стал разгонять друзей и знакомых, говоря, что они — приживалы. Поссорился с самыми старыми друзьями мамы. При этом он старался соблюдать все ее общественные интересы: добился, чтобы ей дали повышенную пенсию, дачу, вел все переговоры с Союзом писателей. Дарья воспринимала его очень негативно — в общем, маме опять досталось, но она его любила, как никого прежде. Лишь его отношение к женщинам, бесконечные увлечения доставляли ей много горечи. Его арестовали за год до падения Берия…»
Милая, мягкая, нежная Тимоша стала постоянной жертвой чуждой ей политики. Ее использовали, как используют приманку, чтобы уничтожить очередное сильное существо, способное близко подойти к капкану, в котором находилась семья великого писателя.
У Марфы Пешковой есть одно воспоминание: ее свекровь, жена Берия, даже в лучшие времена иногда говорила одну и ту же фразу: «Это проклятие, что мы уехали в Москву из Тбилиси!» Словно предчувствовала будущее.
Тимоша тоже могла бы сказать: «Это проклятие, что мы уехали в Москву из Иль-Сорито».
* * *Значит, Горький сделал ошибку, вернувшись в объятия сталинского времени? Разумеется, сделал, за что и поплатился жизнью и судьбами детей и внуков. Однако в каждом поражении есть отзвук победы, как в каждой победе отзвук поражения.
Своим опрометчивым поступком он дал огромный материал для исследования будущим историкам литературы и историкам вообще. Из другого времени его трагическое возвращение будет выглядеть куда более полнокровно и драматично, чем выглядела бы размеренная жизнь усталого эмигранта.
Но капкан есть капкан, и люди есть люди. Им было очень больно.
Марфа, или «Девушка и Смерть»
Более ста лет назад молодой Максим Горький написал романтическую сказку о влюбленной девушке, не испугавшейся смерти.
— Что ж, — сказала Смерть, — пусть будет чудо!
Разрешаю я тебе — живи!
Только я с тобою рядом буду,
Вечно буду около Любви!
Каким-то удивительным образом через много лет эти строки спроецировались на судьбе внучки Горького Марфы, когда она попала в семью Берия, став женой его сына.
* * *Не люблю, хотя и приходится пользоваться, слово «красавица». Оно нивелирует личность, никак не характеризует ее и даже может иметь отрицательный результат: скажешь о женщине такое, подготовишь к восприятию, взглянет подготовленный и — ничего особенного.
Пословица «Не родись красивой, родись счастливой» тоже верна лишь в сочетании с пословицей «На вкус, на цвет товарища нет». И как тут не вспомнить еще одно выражение, уже чисто литературно-кинематографическое: «Красота — это страшная сила». Последнее вроде бы неприменимо к Марфе Пешковой: ее внешность законченно-утонченная, мягкая, изящная, вызывающая скорее эстетические, чем плотские, эмоции. Она в молодости была не столько предметом вожделений разгульных кремлевских сынков типа Василия Сталина, сколько предметом их воздыханий: «Девушка моей мечты!» Но именно ее красота привлекла внимание воспитанного в строгости сына Берия.
Когда мы с Марфой Максимовной пытались разобраться в том, почему ее дружба со Светланой Сталиной дала трещину, едва в их девичьей жизни начались мальчики и влюбленности, я предположила:
— Потому что вы были красавицей, а она — нет?
— У Светланы были очень красивые, вьющиеся, червонного золота волосы и большие зеленые глаза. А я никогда себя не считала красавицей, — возразила Марфа.
Рожденная в Италии, воспитанная под сенью могучей фигуры Максима Горького, с детства окруженная няньками и гувернантками, а также друзьями отца и деда, Марфа могла бы всю жизнь прожить в Сорренто, Неаполе, Милане или Риме, стать женой какого-нибудь графа или герцога и являться в Россию гостьей в седых букольках и глубоких морщинах, вызванных не жизнью под вулканами, а злоупотреблениями косметикой, посещать в Москве или Нижнем Новгороде все убывающие торжества в честь дедушки Алексея Максимовича и рассказывать нам, жалким, претенциозным провинциалам Европы, как нынче дорога итальянская жизнь.
Вместо этого живет в России мать троих взрослых детей, стройная женщина без возраста и без особых морщин, с лицом скорее усталым, чем пожилым, а усталость придает женским лицам обаяние таинственности. Что же касается ее судьбы, то вернее самой Марфы Максимовны о ней никто ничего не расскажет.
«Когда мы вернулись в Россию, я попала в 25-ю образцовую привилегированную школу, где учились многие дети кремлевских руководителей. В Италии мне очень понравилась школа, в которую я должна была поступить, я болтала по-итальянски, там было весело, свободно, на перемене бегали, прыгали, играли, смеялись.
Московскую школу я невзлюбила — дети ходят по струнке, женщины-учительницы снуют, подслушивают, кто что говорит. Есть в классе мальчик-наушник.
Учились там также иностранцы — дети Поля Робсона, дети руководителей иностранных компартий, под чужими именами.
Помню, приехали в школу двое иностранцев, их должна была встречать отличница Светлана Молотова. Остальных детей выстроили на лестнице. Гости поднимались — Светлана спускалась, наряженная, как принцесса, и куда-то повела их. Все это казалось странным, неестественным.
