Михаил Девятаев - Полет к солнцу
Командир части предстал перед маршалом с бледным, обескровленным лицом и, вытянув на "хайль" руку, начал быстро рапортовать. Геринг ответил ему небрежным жестом и, подойдя к нему вплотную, схватил за отвороты френча. Притянув к себе, закричал истерически:
- Вы дурак! Кто вам позволил брать советских летчиков в команду аэродромного обслуживания?!
Гарнизон ждал наказаний. Но маршал пока что угрожал только кулаками и словами, Придя к летчикам, он смотрел им в глаза - для этого он и разъезжал по аэродромам, чтобы "смотреть в глаза", и плевал словами:
- Вы - поганцы! У вас из-под носа пленные угнали бомбардировщик. Вшивые пленные! Вы за это все поплатитесь.
Геринг неистовствовал, не позволял никому рта раскрыть в свое оправдание.
- Попридержите свой язык за зубами! Все вы - пособники беглецов! - и снова к командиру части: - С этой минуты вы, майор, лишены своего поста и разжалованы в рядового. Вы и ваши никчемные летчики еще почувствуете мою руку. Прежде чем зайдет солнце, все вы будете расстреляны. Я сам проведу над вами военный суд...
И действительно, началось немедленное расследование обстоятельств побега. Высший офицер эсэсовских войск, группенфюрер Булер, прибывший с маршалом, допрашивал сам. Он сорвал с плеч коменданта лагеря погоны, орденские колодки и объявил его отданным под суд военного трибунала. То же самое досталось нескольким солдатам из охраны лагеря и части.
Всех арестованных посадили в автобус, которым перевозили заключенных. На командира наложили домашний арест.
Помилован был только один летчик с "фокке-вульфа", который догнал "хейнкеля" над морем. Истребителю нечем было стрелять по "хейнкелю", он погнался за ним сразу после возвращения с боевого задания. На "фокке-вульфе" не было ни одного патрона...
Провалившись в свой "мерседес", рейхсмаршал крикнул шоферу:
- Гони! Вези меня подальше от этой навозной ямы!
На следующий день военный трибунал вынес приговор коменданту лагеря: "Расстрел!" Машина с решетками на окнах повезла его в "неизвестном направлении" так быстро, как возила пленных.
* * *
По мелькавшим вдали среди деревьев фигурам мы поняли, что вокруг нашего самолета что-то происходит. На дороге остановилась автомашина, из нее выпрыгнули солдаты и рассыпались по местности.
Мы уже приготовились к последнему бою. Но где враг? Пусть подходит!
Еще раз стукнул автомат в лесу. Вот-вот начнется...
Ожидание и холод сковывают руки и ноги. Ждем.
Кто-то предлагает написать о перелете записку.
Все согласились. Развернули карту и на ее обороте под диктовку всех один из нас написал: "Мы, десять советских граждан, находясь в плену на немецком острове Узедом, подготовили побег и 8 февраля 1945 года убили вахмана, переодели в его форму нашего товарища и захватили немецкий самолет, поднялись на нем с аэродрома, нас обстреливали и преследовали. Посадили самолет в неизвестном месте. Если нас будут окружать немцы, будем сражаться до последнего патрона. Прощай, Родина! Наши адреса и документы убитого вахмана при этом прилагаем".
Все расписались. Письмо с документами спрятали под крылом "хейнкеля".
Я возвратился к пулемету в кабину стрелка-радиста. Отсюда мне было видно далеко, и я стал замечать, что какие-то люди бегут к самолету. Они приближались и не стреляли. Наши? Мы не были уверены в этом. Но если они по нас не стреляют, то зачем же я держу пулемет, нацеленный на них? Ствол пулемета поднял вверх. Пусть видят, что мы не враги.
- Попробуем сегодня нашего хлеба! - кричит во весь голос Михаил Емец.
- Шапки наши! - закричал Соколов.
- Фуфайки!
Мы ждали.
Вдруг слышим:
- Фашисты, сдавайтесь!
Но пока мы никого не видим.
Я высовываюсь рядом с пулеметом до пояса. Товарищи пролезают через раму кабины.
- Мы не фашисты! - громко кричу я.
- Мы из плена! Советские! - выкрикивают товарищи. Совсем рядом с самолетом вырастает фигура с автоматом.
- Давай один на переговоры, если вы наши!
Родной голос, родное слово, родные люди... Они растопили в наших душах лед отчаяния. Мы.спустились на землю, побежали навстречу воинам. Наш вид и наша одежда все сказали за нас. Почти все из экипажа попадали, не добежав до солдат.
Наши сердца переполняла беспредельная любовь к родной земле - мы целовали ее. Мы обнимались, мы плакали и прижимались головами к груди товарищей.
Воины взяли нас на руки и понесли. На плечи они нам набрасывали куртки, фуфайки.
Проводили всей толпой в глубь леса, в расположение воинской части. Попали мы прямо к солдатской походной кухне. Там как раз был готов обед, лежал уже нарезанный хлеб. Мы обо всем забыли и направились к столам. Повара и солдаты стали раздавать нам куски жареного мяса, хлеб. Мы хватали его грязными руками, раздирали его, как хищники, запихивали в рот целыми кусками.
Я и некоторые мои товарищи уже успели проглотить кусочки говядины, когда к нам подошла женщина - военный врач. Она без сожаления вырвала мясо из наших рук и приказала:
- Отдайте! Нельзя. Погибните, ребята!
Увидев, что врач отбирает мясо, я закричал:
- Не подходите! - и поднял кусок курицы над головой.
Хохот разнесся по поляне. Но я сказал это не для шутки, а совершенно серьезно. Я уже почувствовал вкус еды. Я раздирал куски пальцами, глотал не жуя.
Прибежали медсестры. Они принялись промывать и перевязывать наши раны. Врач просила:
- Дорогие мои, умрете же, умрете, если не послушаетесь.
Позвали:
- Летчика к командиру!
Офицер сопровождал меня. Мы оказались в обжитой фронтовой землянке.
Командир части, майор, Герой Советского Союза, с минуту молча смотрел на меня.
- Летчик... - наконец выдохнул он.
Я рассказал ему кое-что об острове Узедом, о нашем полете, товарищах.
Майор достал флягу, стаканы.
- Выпьешь? - спросил сердечно, по-братски.
- Выпью, - ответил я на радостях.
Майор налил мне и себе. Мы подняли стаканы, чокнулись.
Я сделал глоток, и водка огнем разлилась по телу, хотел передохнуть и не смог. Мир для меня померк.
Очнувшись через два или три дня, я вместе с другими, тяжело больными, был транспортирован в госпиталь на большом возу. Дорога была топкая, длинная. Нас тепло укутала провожавшая медсестра.
Открывая глаза, я ловил на себе встревоженный ее взгляд.
- Кто же из вас вел самолет? - спросила она. - Кто летчик?
- Он, - указали на меня.
- Да, - ответил я.
- Ой, ой, какой же ты!.. Откуда у тебя сила взялась подняться в небо?
Я смотрел на ее молодое лицо, мне хотелось сказать "спасибо" за признание нашего подвига, но у меня не было сил произнести даже одно слово.
Эпилог
