Хочу жить! Дневник советской школьницы - Луговская Нина

Я и Муся были в ударе, мы достали ветку елки и украсили ее, а потом угощали всех конфетами и дурили вовсю.

Три слова о Новом годе. Было на нем достаточно оживленно и весело, хотя могло бы быть и лучше. Впрочем, некоторым было, конечно, веселее, а я все-таки чужая была [44], но собой осталась довольна. То ли я изменилась, то ли у меня стал более взрослый вид, но со мной все уже говорили как с равной, и я не чувствовала себя неловко. Я не была одна, Ляля, как и я, плохо знала компанию, и поэтому мы были вместе. Я быстро освоилась с двумя-тремя молодыми людьми и чувствовала себя с ними совсем свободно. Вино сделало нас веселей и общительней, заставило больше смеяться и чувствовать ко всем симпатию. И от всей ночи (утро не считаю) у меня осталось смутное воспоминание о чем-то ласковом, приятном, полным дружелюбия и симпатии. Какие-то намеки на нежность, теплое прикосновение руки, ласковая улыбка, близкий улыбающийся взгляд – все, что не имеет содержания, стоит только это выразить словами. Когда выпьешь несколько рюмок вина, первое новое ощущение – это близость с окружающими, исчезновение тех преград, которые прежде были и на следующий день вновь будут, чувствуешь себя родной и близкой. Кому не приходилось испытывать приятного волнения, похожего на головокружение, от пожатия чьей-нибудь твердой мужской руки; или вдруг почувствовать, как тебя кто-то мягко берет за плечи; или стоять вдвоем в комнате и говорить что-нибудь, глядя в красивое волнующее лицо. Это, может быть, пьяное возбуждение, но красивое и невинное.

Приложение

Выдержки из писем Рыбина С. Ф. [45]

Отец – старшей дочери Евгении

«Тесно у вас в Москве, интересно бы посмотреть, как она изменилась за эти два года. Знаю, прибавилось жителей 200–250 тысяч, а как это отразилось на уличном движении, не представляю. Думаю, больше ненужных движений и толкотни за карточками и прочими вещами. Эти очереди и здесь надоели. Я хоть раз-два в месяц становлюсь в затылок, чтобы получить свой фунт сахара, табак и еще муку, но я никак не могу усвоить эту пролетарскую привилегию в жизни. Должно быть, еще не выварился как следует в пролетарском котле. Любопытно бы, конечно, прочитать, что вы видели в деревне со своей экскурсией, да еще с таким ответственным поручением, но письмо от Ляли я так и не получил – не доехало».

«Как вы, за первый семестр сильно устали? Наверное, новая обстановка подействовала на тебя, так что приходится волноваться. Хорошо, что расстались с названием ударного класса. Особенно ты, дружок, не возмущайся, старайся спокойнее относиться к занятиям и сознательно сохранять свои силы, сдерживая себя от волнения и нервности. Этот год в смысле питания будет тяжелым, серьезно нужно отнестись к тому, чтобы экономно тратить запасы физических сил, небогатых как у тебя, так и у всех в этот год. У нас тоже очень голодно, спасаюсь кашей на молоке».

«Спорт, разумеется, лучше, здоровее и разнообразнее дает движение, подвижность, развивает и укрепляет силу. Катание на лыжах и коньках – занятие интересное, но то что вам ежедневно дают зарядку, то это звучит не красиво, не музыкально. Заряжают пушку, ружье, а к людям это непривычно и грубо. Вообще, о ваших воспитателях. Не они виноваты в этом, а система, чрезмерно все грубо, присмотритесь. Словно хотят из людей сделать механическую часть какой-нибудь машины, зарядить и пустить, а ты тут вертись кругом, как бездушная, неодушевленная вещь. Я так давно видел в вашей школе номера физкультурников, на вечере, и мне бросилось в глаза вот эта грубость, отсутствие красоты, пластики. Так же и в цирке делают, но только лучше, а внутреннее содержание жизни цирковых артистов самое отвратительное. А у вас это носит солдатский характер, наверное, и строю вас учат, и винтовку держать».

«При других условиях было бы все иначе, теперь же приходится поступать так, как это вытекает из обстоятельств. Начиная, родная, борьбу за свое право на человеческое существование, придется много положить энергии, чтобы отвоевать это право, стать и занять достойное место и не затеряться в толпе, как песчинка в степи. Помни, дружок, я с пятнадцати лет начал вполне самостоятельную жизнь, был учителем в деревне и никогда не тужу об этом. Я не потерял до сих пор энергии для борьбы и чувствую достаточно сил, чтобы не застыть на одном месте».

«Вот, живя в столице, ты имеешь возможность получить образование, посмотрела бы ты, что представляет собой здешняя молодежь – просто жалкое убожество. Кончивший семилетку или техникум еще не умеет говорить на „вы“, совершенно не умеет читать, и читать по-русски, и никуда на работу негоден, может быть, за исключением области Коми. Вероятно, так повсюду в автономных республиках: ребят не учат, а больше тешат сознанием автономности и самостоятельности».

«А жизнь такая пустая, бесцельная. Лето прошло, жары нет, время уходит на службу, а жизнь такая пустая и бесцельная. Жить, чтобы время изжить. Ты понимаешь ужасную трагедию огромных тысяч людей, коротающих свое время. Сейчас десятки миллионов рабочих голодают по всему миру, да и в России не сытно живут, в особенности служащие и их семьи. Какая-то полоса мировой скорби, отчаяния, ужаса, при наличии колоссальнейших запасов продуктов, как говорят – девать некуда. Излишки частенько списывают, чтобы удержать деньги».

«Напиши мне, согласна ли ты с моим взглядом на Толстого как философа и политика. Проверь мое мнение на книжке его. Тогда только будете считать свое знакомство с Толстым, когда станет все ясно».

«Знаешь, ты пишешь то же, что и Ольга, словно сговорились. Значит, быт фабричный одинаков и там, и здесь. Вот когда ты поживешь на свете немного больше и побольше понаблюдаешь за жизнью, ты поймешь, сколь она невысока в народной гуще. И пожалуй, в деревне она выше, чем на фабрике, но я могу теперь ошибиться. А у нас и говорить нечего. Чуть стемнело, все закрываются ставнями снаружи и сидят в закрытых помещениях, а если корова на дворе, то втаскивают в сени или в комнату на ночь, иначе обворуют. Воровство и бандитизм. Смесь воровского элемента из России и казаков-кочевников дали удивительные всходы. По магазинам – нищенство, десятками пьяные дерутся, рядом живет коммунист, который по ночам не раз избивал и жену, и братьев, и мать. Тяжелая картина. В армиях, в учреждениях, в торговых учреждениях воровство и растрата. Отдельные интеллигенты малочисленны и бегут отсюда при первом случае».

«Я знаю, что будешь учиться и целиком отдашься чистому искусству, но ты заранее должна знать, что путь твой долгое время будет тернист и нужно большую силу воли, чтобы все преграды преодолеть. Тогда-то тебе не раз придет на выручку твоя прикладная живопись. Аспирантуру бери только в том случае, если она не отвлечет от прямых твоих занятий и не измотает тебя мелочами. Конечно, времени впереди довольно, чтобы обстоятельно и не раз все это продумать. Знаешь, будь поактивней в институте, я предполагаю, практичные люди заблаговременно добиваются выгодного назначения – для себя, работы и, во всяком случае, не идут, куда их назначают».

«Я рекомендовал Ляле и тебе рекомендую прочитать Кропоткина „Взаимопомощь как фактор эволюции среди животных“. Интересная книжка. Пожалуй, и довольно, ведь теперь вы будете очень заняты своею учебой».

Отец – старшей дочери Ольге

«Школа теперешняя мне непонятна. У вас все свободы и вольности, только бы учиться, а ваши ребята бузят и хулиганят, как ты говоришь. Из-за чего? Какие теперь могут быть вопросы, да еще в группе, где 90 процентов комсомольцев? В прежнее время нас на это толкали особые вопросы, принципиальные, за которые некоторые страдали – и все же не жалели об этом, так как считали жертву необходимой. А теперь вы хулиганите, так как серьезных вопросов в нашей среде нет».