Н. Щербинин - Подвиг пермских чекистов
— Боюсь, что уже не успел. Позвони матери, успокой, чтобы не волновалась.
— Да она же все понимает.
— Я в этом не сомневаюсь. Но теперь мало кто спокойно спит, и дополнительного повода для этого давать не надо. А тебе еще предстоит поработать. К утру у нас должен быть четкий ответ на вопрос о том, имеется ли идейная связь между Бакуниным и возникновением этой «гвардии». О книгах соответствующих позаботился?
— Захватил парочку в пединституте — его сочинения, да в нашей библиотеке взял несколько томов.
— Ладно. Пролистай их так, словно завтра сдавать государственный экзамен. Не забыл, как это делается?
— Да что вы, товарищ лейтенант.
Трубицин уже давно обратил внимание на манеру своего начальника. Когда речь идет о делах служебных, он всегда обращается к своим подчиненным на «вы». Как только дело касается забот житейских, личных, с официального языка он переходит на товарищеский, в котором решающее значение играют не звания, а возраст, и тогда подчиненному он может сказать «ты», однако облечь это такой интонацией, что это звучит как отеческое напутствие или родительская ворчливость. И воспринимается такое не как указание, а как доброжелательное слово, как человеческая просьба. Мол, извини, что прошу сверх положенного, не имею права тебе приказать, но иначе нельзя.
— Да вот еще что, Василий Матвеевич! Возьми-ка эту книжицу. Здесь есть изложение программы и устава партии нацистов. Сличи с «творчеством» Сергеева. Сдается мне, что здесь найдется немало общего.
Уже в дверях он остановил Трубицина:
— Телефонограммы отправь немедленно. — Помолчав, добавил: — Давно нам полагалось это сделать...
Идя по коридору, Трубицин думал: упрек это или служебное замечание? Правда, сказано было это мимоходом, без какого-либо комментария. Можно было понять это и как обращение к самому себе. Нам... Понятно, что сейчас все надо делать быстрее, энергичнее. Пришло время не щадить себя в работе. Выходит, и думать надо быстрее, и до своих промашек доходить...
Возникшее чувство досады вначале мешало сосредоточиться, но потом, перелистывая страницу за страницей, отрешился от этих беспокойных мыслей — полная невзгод и волнений жизнь Бакунина увлекла его. Судьба этого человека не могла не взволновать. Была в ней и тюрьмы и ссылки, жаркие бои на баррикадах Праги и Дрездена, долгая дружба с А. И. Герценом и Н. П. Огаревым. Ему посвятили немало своих работ К. Маркс, Ф. Энгельс и В. И. Ленин. Революционер, непримиримый противник самодержавия и вместе с тем — один из создателей мелкобуржуазной утопической теории анархизма — таков Михаил Александрович Бакунин, весьма сложная и противоречивая фигура.
Трубицин уже давно понял, что бакунизм, как миросозерцание, по словам В. И. Ленина, отчаявшегося в своем спасении мелкого буржуа, никак не повлиял на идейные позиции Сергеева. И время не то, и цели другие. Но, начав просматривать письма А. И. Герцена «К старому товарищу», он не смог от них оторваться. Признаться, в свое время даже не стал вчитываться. Сейчас его интерес к письмам был подогрет желанием как можно больше знать о Бакунине. Когда же есть определенная целевая задача, то отношение к подобному чтению, безусловно, меняется. А потом он открыл «Исповедь» М. А. Бакунина. В буквальном смысле открыл для себя. Написанная в Петропавловской крепости, она была покаянием бывшего революционера перед царем. Тот, кто когда-то провозглашал, что «страсть к разрушению — творческая страсть», теперь каялся в своей вине перед «законами отечества», свои мысли и деятельность оценивал как безумие, грех и преступление. И вспомнилась встреченная сегодня в книге В. И. Ленина «Детская болезнь «левизны» в коммунизме» мысль о том, что мелкобуржуазная неустойчивость в революционных устремлениях превращается в апатию, покорность, ведет к предательству коренных интересов революционного движения.
Когда он добрался до книжки, из которой можно было получить представление об идейной направленности нацизма, Трубицин пожалел, что не с нее начал свои ночные занятия. Тут ему поистине пришлось работать на два фронта — сличать «теоретические» изыскания Сергеева и установки гитлеровской партии нацистов. Сличать было что — его «подопечный», не мудрствуя лукаво, свои положения сдирал у фашистов.
Так вот где был спрятан «золотой ключик»! Немного походив по комнате и поразмышляв, Трубицин понял, что у него нет оснований для успокоения. Дело в том, что в этом случае роль бакунинского портрета становилась еще более условной...
На столе росла стопа просмотренных им книг. Уже заявило о себе раннее летнее солнце и перестало дышать прохладой открытое окно. На улице звенели трамваи, раздавались нетерпеливые гудки автомашин. Город проснулся и все явственнее наполнялся будничным шумом. Взглянув на часы, Трубицин встал из-за стола, потянулся руками. Сонливости он не чувствовал. Перекусить бы, но буфет еще не открыт. И отлучиться нельзя. Позвонил на всякий случай начальнику отделения, тот откликнулся, попросил зайти через десять минут.
Прослушав информацию, Аликин не задал ни одного вопроса, словно в ней все было так, как он и предполагал.
— Будем считать, что «экзамен» ты сдал на «отлично». А сейчас домой, спать. Явишься в четырнадцать часов. Могу тебя порадовать: в Москве заинтересовались историей с портретом. Известен случай использования такого пароля.
Поспать в этот день Трубицину так и не удалось. Плотно позавтракав (мать уже постаралась), он растянулся было на диване, как раздался телефонный звонок. Звонил Леонид Филиппович:
— Ты извини, Василий Матвеевич, что не даю тебе отдохнуть. Отоспишься в поезде. Собирайся на недельку в командировку. Машина за тобой уже ушла...
Дело заканчивали без него. Хотелось бы самому, но спираль чекистских буден закручивалась все туже и туже, и именно она диктовала повестку дня и распределение сил. Будет у Трубицина немало заданий и дел, при выполнении которых он еще не раз вспомнит вечерние разговоры у начальника отделения, его наставления. Потом придет его час, и начальник управления издаст приказ об отчислении из списков личного состава старшего оперуполномоченного Василия Матвеевича Трубицина в связи с выбытием в действующую армию. Вместе с солдатами 1-го Украинского фронта он пройдет дорогами войны от берегов Днепра до златой Праги. Оперативному работнику отдела «Смерш» доведется не раз проявлять мужество и смекалку, выигрывать поединки не на спортивной арене, а в боевой обстановке, распутывать хитроумные следы и ловушки. Будут и ранения, будут и ордена.
Вернувшись после войны в свое управление, он некоторое время будет сидеть в кабинете Аликина и уже в качестве начальника отделения учить чекистской науке молодежь. Наверное, у Трубицина что-то останется от своего наставника. Все мы обязательно вместе со знаниями перенимаем привычки учителей, обогащаем их затем своим житейским и практическим опытом. Процесс этот — нескончаемая цепь, одно звено в которой принадлежит тебе. А цепь крепка, пока надежны все звенья.
