Вадим Пигалев - Баженов
— «Париж, майя, тридцатого дня, — тихо, слегка дрожащим голосом начала Оля, — как было условлено, король принял нас при выходе. Его величество Людовик Пятнадцатый, христианнейший король Франции и Наварры — изрядного росту, тучен, у него жирная шея, круглые, навыкате, глаза. Разговаривая, он тяжело дышал.
На нем был лилового шелка кафтан, серый, в мелких кольцах парик, через грудь лента ордена св. Духа. В приемной мы были втроем. Господин де Вальи представил меня королю. Людовик дальнозорок, мои рисунки он смотрел, вытянув руку вперед. Король стоял у окна. Было за полдень. Стриженая аллея уходила в синеву Версальского парка.
Покончив с осмотром, его величество изволил произнести:
— Я оставляю вас архитектором двора, — и протянул мне папку.
Что сделалось со мною, трудно передать. Подталкиваемый учителем, я опустился на одно колено, как требует здешний этикет.
— Сир, — вымолвил я, путая от волнения французские слова, — я безгранично восхищен вашим вниманием и огорчен тем, что недостоин его.
Король приподнял брови.
— Вы отказываетесь? — удивленно спросил он и, не дожидаясь ответа, грузно пошел к дверям.
Мой бедный учитель стоял как громом пораженный. Это меня развеселило, и я оправился совершенно. Всю дорогу, сидя в карете, увозившей нас в Париж, Карл де Вальи повторял, качая головой:
— И вы отказались? Непостижимо! Вы, который так любит Париж, Францию…
Что я мог ответить!
Да, это верно, я люблю Францию, привык к ней, но родину, Москву я люблю больше всего на свете».
— Довольно, дочка, спасибо… Вы вправе спросить — жалею ли я о своем решении? Нет. Иного решения быть не могло. Не скажу, чтобы жизнь моя в родном отечестве была легкой. Но на судьбу не жалуюсь. Лучше сносить обиды у себя дома, чем всю жизнь холопствовать в чужих краях и довольствие испытывать не душою, а лишь телом, постоянно в праздности пребывающим. Этим я хочу оправдать и те неудобства, кои по моей вине выпадали и на вашу долю. Посему не судите меня строго. Ибо честен я был даже тогда, когда в чем-либо заблуждался. В одном грешен я перед богом. Случалось, что совесть моя была подвластна гордыне. И тогда не отличал я плевел от зерен. Суетность овладевала мною. И сам того не разумея, начинал я тогда в художествах более ценить плоть, чем дух. Было желание утвердить чрез то свою гордыню, затмить своею фантазией предков, создать свою самобытность, коя к тому же была лестна людям, почитавшим особую духовность. Сдается мне, что эти люди в великом заблуждении пребывают, предавая землю, коя взрастила их. Потому и греховны они пред нею, как греховен и я, поверивший в их мудреные науки и соблазнительные тайны особого человеческого бытия. Дорого я платил за свои ошибки. Но, видно, и далее предстоит расплата. Ибо не мы себе судьи, а господь Бог и наши потомки. Помните об этом, дети мои.
Баженов устал. Побледнел. Стал тяжелее дышать. Но продолжал говорить, чаще останавливаясь, переводя дыхание:
— Не знаю, понятны ли вам мои слова… Ну да ладно, пора спать. Поговорим потом… Нет, постойте, — архитектор словно боялся остаться один и потому поспешил еще немного задержать детей, переводя разговор на другую тему. — Боюсь, что забуду сказать… а это важно. Старайтесь крестьян, коих нам даровали вместе с деревней Глазово, излишне работами не отягощать. Не отягчайте их участь незаконными поборами и унижением… Не расточайте их труды безрассудно. И не токмо потому, что сие супротив совести человеческой и оскорбляет господа нашего… Крестьяне наши братья, наши дети. А дети, каковыми являетесь и вы, продолжают род и не дают ниточке оборваться. Крестьяне не блещут ученостью и тонкими манерами — это верно. Но они — совесть наша, ибо побуждают нас не забывать о земле, коя взрастила русского человека. Они — фундамент нашего племени…
Остальное прочтете в завещании… А впрочем, пребывайте счастливы. Живите мирно…
Он умер во второй день августа 1799 года. Баженов в своем завещании писал: «Погребение зделайте мне простое, то есть без всякой лишней церемонии с трезвым священником одним в простом виде и где Бог приведет и весьма желаю быть положенным в Глазове».
Это желание архитектора было исполнено.
Глазово мало чем отличалось от села Дольского, где 63 года назад родился в семье дьячка Василий Баженов. Такие же дворы, разбросанные по косогору, обширные луга и пашни, маленькая речка, затерявшаяся в зарослях, почти такая же церквушка, потемневшая от времени.
Зодчий за свою долгую жизнь спроектировал и построил немало дорогих мавзолеев и гробниц, предназначенных для богатых и знатных лиц. На месте захоронения Баженова — простой земляной холм. Он вскоре затерялся, и где находится могила великого русского зодчего, это по сей день неизвестно.
Баженов в своем завещании, адресуясь к наследникам, писал: «…а сами не стройтесь, ибо совершенно от строения разоритесь».
В этой печальной истине архитектор убедился на жизненном опыте. Впрочем, собственная неустроенность огорчала его всегда меньше, чем отсутствие настоящей работы и возможностей для реализации грандиозных замыслов во славу отечества. Он был глубоко искренен, когда, еще будучи молодым, на территории древнего Московского Кремля пламенно клялся: «Ум мой, сердце мое и мое знание не пощадят ни моего покоя, ни моего здравия».
И именно этой клятве, данной публично, всегда оставался верен великий русский архитектор.
ОСНОВНЫЕ ДАТЫ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА В. И, БАЖЕНОВА
1737, 1 марта[15] — В семье церковнослужителя Ивана Федоровича Баженова, в селе Дольском Малоярославского уезда Калужской губернии родился сын Василий. В том же году семья Баженовых переезжает в Москву, где Иван Федорович получает должность псаломщика в кремлевской церкви Иоанна Предтечи, приделе ныне существующего собора «Спас за золотой решеткой».
1751 — Василий Баженов определен вольным слушателем в школу «архитектурии цивилис» (гражданской архитектуры), организованную Д. В. Ухтомским.
1753–1754 — Участие в отделочных работах сгоревшего Головинского дворца.
1755 — Баженов учится мастерству у П. Никитина, С. Яковлева, И. Жукова, перенимает опыт у живописцев И. Вишнякова, И. Горяинова. В этом же году Ухтомский определяет Василия Баженова в новоучрежденный в Москве университет, где он изучает иностранные языки.
1756, январь — В. Баженов переведен в открывающуюся в Петербурге Академию наук (академическую гимназию), где ему предстояло продолжить изучение иностранных языков.
