Борис Никитин - Чайковский. Старое и новое
Если в редких случаях легенды и появлялись в отечественных биографиях Чайковского, то это происходило почти исключительно вследствие легковерного отношения к различного рода слухам или по причине стремления как-то обойти деликатные стороны натуры Петра Ильича. Вероятно, последнее в сочетании с пуританскими позициями и запретительством в самой большой степени воспрепятствовало появлению легенд в нашей литературе, хотя нельзя отрицать добросовестность и хорошее владение материалом у наших авторов, что также помогло им избежать дешевых эффектов в популярных книгах о Петре Ильиче. У иностранных писателей дело обстояло иначе. Там легендами пользовались охотно как в целях привлечения к издаваемой литературе читателей, так и по искреннему убеждению в правдивости сообщаемых сведений. Большинство таких легенд основывалось на двух моментах — сексуальной аномалии Чайковского и молве о его самоубийстве. Различные вариации на эти темы, к сожалению, попали в некоторые довольно серьезные и в целом хорошие монографии. Если не говорить о других темах литературных сенсаций вроде сумасбродных историй о тайной связи композитора с одной из великих княгинь, его странных похождениях в Италии и во Франции или истерических повествованиях о совершенно невероятных происшествиях с Петром Ильичем, связанных с Надеждой Филаретовной фон Мекк, то искажения и домыслы с использованием двух главных тем в серьезных зарубежных трудах объясняются главным образом трудностью всестороннего освоения огромной массы документов на русском языке, а подчас и просто недопониманием смысла этих документов. Это ясно просматривается в ряде зарубежных монографий, изданных в течение последних десяти — двадцати лет.
Да, Чайковский оказался неподатливым для биографов. В иностранных трудах слишком большое место занял психологический анализ, базирующийся иногда на ложных предпосылках, и чересчур много уделялось в них внимания интимным сторонам жизни Петра Ильича, что на фоне его творческой деятельности кажется неуместным в таком большом объеме, особенно если учесть непозволительные домыслы, прокравшиеся в книги.
В отечественных работах после нескольких неудачных попыток в 1934–1936 гг. и в 1940 г. деликатных сторон натуры Чайковского уже не касались. Обе упомянутые выше темы, на которых строились легенды заграничными авторами, были полностью исключены не только из популярной, но и из специальной литературы. Именно такое упорное замалчивание на родине Петра Ильича и послужило тому, что публикации А. Орловой на Западе возбудили новый и притом нездоровый всплеск дискуссий на "запрещенные" в России темы. Если бы хоть в одной серьезной книге о Чайковском с должной аккуратностью и обстоятельностью эти мотивы были подвергнуты исследованию, не было бы ни сенсации Орловой, ни досадных ошибок в солидных монографиях, изданных в Англии, во Франции, в США и в других странах, а главное — не было бы абсурдных слухов насчет Чайковского и у нас.
Это и послужило одним из побудительных поводов к написанию данной небольшой книги. Она ни в коей мере не претендует и не может претендовать на то, чтобы восполнить все пробелы в исследованиях жизни Чайковского. Но возможно, это создаст маленький прецедент к более широкому освещению важных и интересных биографических проблем.
Кроме того, есть еще одно обстоятельство, на которое не обращают должного внимания. Исследования и просветительская работа как в области биографии, так и творчества Чайковского не могут ограничиваться традиционным, официально принятым подходом. Излагавшиеся в советской литературе взгляды на Чайковского, безусловно, менялись, однако, если не считать буквально единичных трудов, перемены эти носили вынужденный характер. Существенно менялось отношение к творчеству Петра Ильича со стороны любителей музыки — этого отрицать нельзя. Стало проявляться некоторое отчуждение, которое нельзя объяснить одним лишь падением интереса к классической музыке из-за недостатков в музыкальном воспитании. Уменьшение тяги к Чайковскому нельзя также объяснить и тем, что его "заиграли" и что возрос интерес к современной музыке. Все это верно лишь отчасти, и не следует упускать значения просветительства.
Сколько бы ни говорили, что музыка не нуждается в разъяснении ее содержания и значения, что она обладает собственной силой воздействия, все-таки без помощи со стороны любителям бывает трудно разобраться даже в Чайковском, к которому вроде бы уже давно привыкли. А помощи такой мало. Практически нет современной популярной и в то же время достаточно серьезной литературы о музыке, в том числе и о музыке Чайковского, которая открывала бы новые ее стороны, проникая в суть глубочайшего эмоционального содержания и тесно связывая его произведения с жизнью. Ведь жажда познания есть, но она не удовлетворяется.
Нами сделан в этом направлении лишь самый маленький намек. Конечно, к 150-летию такого великого поэта звуков и прекрасного человека надо было бы издать большую монографию на современном уровне, но это теперь должно стать делом настоящего мастера пера и знатока музыки. Надо надеяться, что наш любимый композитор дождется своего часа. Родину Чайковского, правда, опередила Англия, где к юбилею Петра Ильича должен выйти последний (четвертый) том монографии Д. Брауна. Но кажется, этот труд еще далеко не то, что помогло бы любителям музыки избавиться от изъянов в представлениях о Чайковском.
Слово остается за Россией!
