Виктор Баранов - СМЕРШ. Будни фронтового контрразведчика.
К московскому генералу обратился начальник Особого отдела кавалерийской бригады. Он спрашивал, как ему поступить, если у него служит зам. комбрига по тылу, подполковник-ингуш, имеющий пять орденов, из них три — Красного Знамени! Генерал, не дав закончить лестную характеристику офицера, весь напыжился и бесстрастным тоном, как будто речь шла о лошади, которую нужно списать по старости, сказал:
— Приказ нужно выполнять безоговорочно, без всяких исключений на звание и награды…
Если бы генерал знал, что ингуш Алиханов еще юношей служил в германскую у своего дяди вестовым в конной дивизии, потом перешел к красным, мотался по всем фронтам гражданской войны, командовал эскадроном, полком и закончил войну в Туркестане! Он был любимцем бригады. Никто так не любил лошадей, как он! В своей неизменной черной бурке, со своим ординарцем рыскал день и ночь, добывая провиант для бригады. Гораздо позже Сазонов узнает о судьбе лихого конника: его миновали клинок и пуля в гражданской, но закрытый Указ сразил наповал! Надев все награда под бурку, он в сопровождении особиста прибыл на сборный пункт. Когда начальник конвоя, лейтенант НКВД, из бывших сверхсрочников, увидев Алиханова с орденами во всю грудь, приказал снять награды, старый кавалерист отказался выполнить приказ. Двое охранников избили его и бросили в теплушку. До места ссылки земляков он не доехал — в ту же ночь куском колючей проволоки гордый горец вскрыл себе вены и умер, не перенеся стыда и позора.
Вопросов по обсуждению мер по закрытому Указу больше не поступало. Все сидели молча, с сосредоточенными лицами, ощущая тяжелую длань Великого насилия, но никто из присутствовавших открыто в этом не признался бы. У большинства из них не возникало никаких сомнений, что эта мера необходима, тем более что она была утверждена в верхах. И, по установившейся с давних пор партийной традиции, они все единодушно приняли и одобрили злодейское постановление ЦК партии и бесчеловечный Указ, обрекший на муку сотни тысяч ни в чем не повинных людей…
Гениально созданная Система принуждения исключила право человека на выражение сострадания и милосердия. Здесь действовал принцип — кто не с нами, тот против нас, и боялись все! А если у кого-то и было сочувствие, то под страхом неприятностей он прятал его, стараясь не показать свою слабость. Так было и с Сазоновым. У него было свое мнение, и он высказал бы его, но, оглядываясь на своих коллег, увидел на их лицах выражение отстраненности и понял, что он одинок в своем сочувствии и что никто из них не разделит его взглядов и не поддержит его!
А в это время докладчик из Центра переходил к задачам особистов на нынешнем этапе войны. Впечатлительный Сазонов приметил, что приезжий генерал одет в хорошо сшитый китель с золотыми погонами, синие бриджи, поблескивающие лаком сапоги. Среди сидящих членов президиума, в скромных гимнастерках, торчащих книзу из-под ремней, с полевыми погонами, он выглядел олицетворением власти — далекой, недоступной Москвы. Неприятие всего облика франтоватого генерала породило у Дмитрия Васильевича критическое отношение к его докладу.
Однако же заметим: люди того поколения, оставшиеся в живых, помнят, что когда некто выступающий перед любой аудиторией начинал говорить о победах на фронтах, то непременно упоминал, что все это достигнуто благодаря гениальному руководству Верховного Главнокомандующего и руководимой им Коммунистической партии большевиков. И на этот раз тоже все встали, аплодируя, и длилось это несколько минут. Президиум был у всех на виду, и было заметно, что там все устали аплодировать и поглядывали на московского генерала, но тот продолжал самозабвенно, с неослабевающей энергией хлопать, поглядывая на президиум, а фронтовые генералы, подчиняясь примеру высокого гостя, неотрывно смотрели на него, и с воодушевлением лупили в ладоши. Неизвестно, сколько бы еще продолжался этот «энтузиазм», но золотопогонный визитер, наконец, по-видимому, устал и прекратил это соревнование; занял свое место, утирая лицо и шею белоснежным платком, и продолжил свой доклад. Генерал ссылался на государственную мудрость Верховного и его личные указания о переводе Главка Особых отделов из органов НКВД в Наркомат Обороны — это позволило приблизить особистов к Красной Армии, к ее политорганам и в тесном единении успешно выполнять поставленные задачи по разгрому врага. Он неоднократно обращался к своим записям и сообщал о тысячах разоблаченных агентов немецкой разведки. Многие из присутствующих знали цену этим наспех обученным шпионам из наших голодных пленных. Настоящих, умелых агентов и диверсантов из них было гораздо меньше. Вполне вероятно, что у абвера были и умелые, матерые пособники, и Дмитрий Васильевич слышал и знал об этом по документам, но ему не довелось лично повстречаться с ними; и уж он никак не предполагал, что один из них, опасный и умелый, пройдет рядом с ним.
А генерал перешел к вопросу насущных и перспективных задач, из которых вытекало, что теперь, когда Сазонов получил обязанность вести оперативную разведку, руководители Особых отделов должны освоить это важнейшее направление работы — Москва ждет результатов!
Почти весь руководящий состав Особых отделов был скептически настроен к новым функциям. Все это требовало дополнительных усилий, новых средств, людей, а эту работу предполагалось выполнить без увеличения штатов. И, самое главное, возникала серьезная ответственность за подбор, изучение воспитания спецагентов-разведчиков. В обычной, повседневной работе особистов риск провала разработки не влек за собой ответственности, возникшей теперь, в условиях опасной борьбы с противником на его территории. И генерал, как бы возражая маловерам, стал убеждать, что у армейских чекистов имеются все условия для успешного выполнения задач, поставленных самим Верховным! И обильно подсластил пилюлю, похвалив оперативный состав фронтового управления, и выразил надежду, что личный состав оправдает доверие руководства Главка и лично товарища Абакумова!
Вскоре был объявлен перерыв. Все вышли из полутемного ангара, приспособленного для совещаний, кинопоказов, выступлений артистов. В глаза ударил солнечный свет; по небу плыли белые облака, дул свежий ветерок, посвистывая в маскировочной сетке, свисающей с ворот ангара. Штаб Западного фронта (через пару недель он будет называться 3-м Белорусским) располагался возле Смоленска, на территории немецкого аэродрома. Вокруг торчали замаскированные зенитки, в капонирах стояли замаскированные «доджи» с новыми скорострельными пушками на случай налета.
Сазонов заметил, как вокруг балагуристого Кружилина собралась кучка офицеров. Он подошел ближе и услышал его сочный басок:
