Людмила Бояджиева - Андрей Тарковский. Жизнь на кресте
— Знаю, я пользовался капами в кино и на сцене, когда надо было изменить внешность актера. Но это жутко им мешало.
— Крайне удобно. А уж если вы совсем потеряли собственные зубы, вам наши волшебники-протезисты за кругленькую сумму устроят «новый рот».
— Слава Богу, эта проблема меня пока не мучит, — Андрей счел разглагольствования журналиста за намек на его не слишком хорошие зубы и отсутствие средств на дорогого дантиста. — Ваш вопрос?
— Не могу понять: ведь вы небогатый человек, как вам удалось снимать такие дорогие фильмы?
— У нас съемочный процесс оплачивает государство. Однажды на «Сталкере» мне пришлось переснимать фильм дважды из-за технического брака. Все было оплачено, съемочная группа регулярно получала заработную плату.
— Потрясающее государство! Но почему при этом режиссер успешных фильмов остается человеком недостаточно состоятельным?
— Потому что мои фильмы не пускают в прокат.
— Оплачивают производство и не хотят получить прибыль? Одни и те же люди?
— У нас все киноинстанции связаны между собой. Они не получали прибыль от моих фильмов и душили все мои новые замыслы. Здесь я мог бы за эти годы снять два десятка фильмов!
Рон задумался:
— Это, пожалуй, было бы сложно. Найти продюсера, способного оплатить некоммерческое кино — кино для узкой аудитории, чрезвычайно трудно. Всю жизнь Феллини, уже получив «Оскаров», имея давних друзей в продюсерском мире, искал деньги для каждого нового замысла. Иногда — годами.
— Но на мои фильмы в каких-то окраинных кинотеатрах СССР, куда их задвинули прокатчики, зрители ломились!
— Сами говорите, что экранов для ваших фильмов предоставлялось немного. А здесь, в мире капитала, прокатчик сам выбирает, на чем ему зарабатывать деньги. И знаете, американцы давят нас своим экшен — боевики, триллеры, фильмы ужасов, фантасмагории. Зрелище для толпы приносит доход. И, между прочим, они здорово разработали технологические моменты и актеров заполучили сильных. Конечно, за бешеные гонорары.
— Все это я понял, работая над «Ностальгией». Здесь трудно работать, все считается на деньги, а мне пришлось снимать на очень малые средства. Я впервые оказался в непривычных для себя условиях, которым внутренне сопротивлялся. Здесь существует система внутреннего давления на режиссерский замысел. Вопрос всегда ставится так: есть ли на это деньги? Я был лишен возможности снимать некоторые сцены в Москве — не укладывался в бюджет… Трудно удержаться в нужном творческом состоянии в новых обстоятельствах, многое мешает.
— Боюсь, такие фильмы, как на родине, вы бы у нас не сняли.
— Возможно… И дело не только в деньгах. Я привык работать со своими людьми. Здесь привычный для меня стереотип общения не годится. Нужно гораздо подробнее объяснять замысел художнику и оператору…
— Естественно, они привыкли совсем к иному уровню художественности. К большей простоте.
Тарковский поморщился:
— У меня все очень просто. Но вы правы: качество общего потока здешней продукции чрезвычайно низко и весьма невысок престиж нашей профессии.
— Но жить здесь легче? В смысле клубники в любое время года.
— Здесь много соблазнов, которые у нас почти отсутствовали или были примитивными, чуть выше среднего уровня — предел мечтаний — машина, дача.
— У вас все это, конечно же, есть?
— Есть загородный домик в деревне. Машину я не вожу.
— Шофер?
— У советских людей нет прислуги. А у меня нет машины.
— Нонсенс! Об этом не стоит писать, верно?
Снимая фильм, подавляющий своей безрадостной обреченностью, Тарковский оставил «за кадром» многие моменты наслаждения жизнью в Италии. Андрею всегда было присуще желание жить комфортабельно в красивой стране, как любому нормальному человеку, задыхавшемуся за «железным занавесом» и не склонному к аскетизму. Но он-то боролся за житейский минимализм и материальную незаинтересованность, провозглашая безоговорочно примат духовных ценностей. Так что же? Если в юные годы Андрея нельзя было упрекнуть в том, что он предпочел модные красивые вещи советскому ширпотребу, то как можно удивляться желаниям гражданина СССР, оказавшегося среди капиталистических соблазнов с женой, обалдевшей от представшей перед ней «красивой жизни»? Хотелось многого, а потому в те дни Тарковских больше всего угнетало отсутствие денег.
Денег решительно не хватало, ведь Андрею так и не удалось сократить аппетиты Ларисы, которая прежде всего приобрела себе дорогую шубу и потом тюками отсылала вещи в Москву. Появились и другие желания.
Еще до фестиваля Лариса присмотрела дом в деревушке Сан-Грегорио, расположенной в горах у Тиволи. Невероятной красоты деревушка теснилась вокруг возвышающегося над ней замка.
Сказка, мечта, сон. Андрей, следуя за старым ключником, смотрел на стены замковых залов, увешанные фамильными портретами, косился на кованые канделябры, рыцарские доспехи, разинутые пасти почерневших каминов… Уже не крошечная безделушка, облагороженная «пылью веков», а целая сокровищница замершего времени могла стать его собственностью. Воображая это, Андрей болезненно морщился:
— Ведь кто-то купит замок. Какой-то толстомордый продавец унитазов.
— А может, и успешный кинорежиссер, — Лариса значительно посмотрела на мужа.
— Но где же мы возьмем деньги? Я вас не понимаю.
— Ничего, Андрюшенька, деньги будут.
Лариса мыслила по-деловому:
— Замок требует дорогого ремонта и содержания, потому и стоит только 1,5 млн долларов.
— Только-то?! Нам придется ограбить банк.
— Нормальные деньги для режиссера номер один… Не качайте головой, мы еще посмотрим, кто станет его хозяином.
Пока же, в ожидании бурного расцвета карьеры Андрея, они купили крошечную часть этих роскошеств — развалившийся «чайный домик» в заброшенном саду. Но и этого было достаточно, чтобы Тарковский начал мечтать о реконструкции своих владений и даже примерялся к постройке бассейна.
Канны, Канны… Канны и Гран-при способны изменить все.
3Установка на победу в Каннском фестивале имела давние корни. «Андрей Рублев», имевший полное основание претендовать на Пальмовую ветвь, был показан лишь во внефестивальной программе и потому не мог участвовать в конкурсе на получение Гран-при. «Солярис», официально представленный на конкурс, получил не Гран-при, а специальный приз жюри и ФИПРЕССИ.
«Зеркало» так из Союза и не выпустили. А «Сталкер» был в широком прокате, но с фестивалем не успело сладиться, так как Тарковский уже готовился к отъезду.
