Николай Игнатьев - Походные письма 1877 года
Перед обедом пришло утешительное известие, что две стремительные атаки Осман-паши отбиты Зотовым, успевшим возвратиться. Осман понес большие потери и, надеюсь, удостоверился, что наши позиции (укрепленные) крепки. Наследника оттеснили немного. Из Рущука также было произведено нападение (8 батальонов с кавалерией и артиллерией), но которое было отбито. Я разъяснил государю причину одновременных атак со всех сторон 19-го. Это - день восшествия на престол Гамида, и паши хотели отличиться. Вероятно, лживые телеграммы принесут победные вести в Константинополь, несмотря на неудачу попыток.
Я тебе писал о парламентере, присланном от Мегмеда Али. Он прибыл поздно вечером 18-го, но оказалось, что, кроме бумаг относительно применения положений о Красном Кресте и жалобы на мнимые зверства болгар, у него ничего не было. Виновник мистификации был ни кто иной, как наш знакомый Иззет-бей, польщенный поручением, ему данным, и пожелавший подурачиться на наш счет, заставив себя везти до Главной квартиры главнокомандующего. Он тотчас заявил нашим офицерам, что мне известен и что знаком с Нелидовым и всеми членами посольства. Хотел, чтобы я к нему пошел, но я отказался, заметив, что это слишком много чести для такого мальчишки, который по возвращении к Мегмед Али расскажет, пожалуй, что я поспешил с ним свидеться и завязать переговоры. Николай Николаевич и Нелидов говорили с Иззетом, которого накормили, напоили и отправили под конвоем и с завязанными глазами обратно в повозке. Не постигаю, как можно позволить туркам нас так дурачить. Каждый парламентер будет добиваться разговора с великим князем, и мы считаем себя обязанными исполнять всякое требование иноземца!
С тех пор, как я узнал, наконец, что добрейшая матушка была серьезно больна в Круподерницах, я еще более утверждаюсь в мысли, что ей необходим теплый климат зимою и что ей надо предоставить выбор нашей зимней стоянки. Когда вопрос этот будет окончательно решен между вами, сообщите мне для соображения и соответственного распоряжения.
Жду случая, чтобы переслать тебе фотографии Плоешти, моста, Белы и пр., купленные мною у фотографа, сюда явившегося. Полагаю, что вам приятно будет получить светописное, хотя и неудовлетворительное [изображение] местностей, на которых нам пришлось прожить более или менее продолжительное время.
Увы! Прибыл фельдъегерь, приехавший уже чрез Галицию и не доставивший мне письма от тебя, моя милейшая жинка. Терпение... Надо все вынести бодро, "за вся благодаряще Господа", ибо могло бы быть гораздо хуже. Твердо уповаю, что Господь нас сохранит, соединит и дозволит отдохнуть после претерпенных треволнений душою в тихом семейном быту. Мне кажется, что я буду иметь право посвятить себя некоторое время семье и удалиться "от дел и безделья" одуревающего. То-то будет мне радость обнять тебя наяву, моя несравненная подружка, и прижать всех вас, моих милых, к сердцу!
Непокойчицкий вернулся с Шибки и отозвался "que c' tr curieux* - точно музей ездили смотреть. По заведенному в армии порядку доложено государю, что все превосходно и благополучно, напирая на то, что дух войск отличный и что солдатики ждут не дождутся лишь того, чтобы турки снова атаковали, будучи уверены, что их одолеют. В таком настроении войск грешно было бы и сомневаться. Посылают на Шибку 1200 Георгиевских солдатских крестов. Столетов получит Георгиевский крест, и граф Толстой (бывший лейб-гусар, которого Гурко осадил) к чину представлен, ибо, командуя бригадою болгарскою, все время находился на передовой батарее и держался молодецки. Но в чем Непокойчицкий не сознался, это - в беспорядке и неудовлетворительности администрации. Солдаты голодают и могли просуществовать только благодаря неутомимому усердию болгар, бежавших со своими повозками из Казанлыка и доставлявших припасы, воду, патроны и увозивших раненых. Турки оставили лишь тысяч 10 около Шибки и Казанлыка, укрепив высоту против правого нашего фланга, но в почтительном расстоянии. Неизвестно, куда девались главные силы Сулеймана. Потери его должны быть значительны, несметное число турецких трупов валяется около наших укреплений и по оврагам. Все это гниет и распространяет ужасающее зловоние на несколько верст. Солдатики наши должны и это вытерпливать. Теперь лишь собрались сжечь эти трупы по невозможности их хоронить!
Ныне оказалось в штабе три плана Шибки, снятых нашими офицерами разновременно в масштабе двух верст - в 1829 г. (граф Киселев), в 1867 г. (офицеры Генерального штаба, ко мне приезжавшие) и при взятии Шибки. Планы эти завалялись, и у защитников их не было, да и в штабе и у государя не было, когда получались донесения и делались распоряжения. Теперь же, когда надобность миновала и после того, как мы осрамились, прибегая к наброскам (croquis) разных иностранцев, эти планы явились на свет божий. Вот и все так у нас идет. Право, руки опускаются. Все есть на святой Руси - и люди новые найдутся, лишь бы поискать своевременно, умеючи и там, где следует. А мы постоянно попадаем врасплох и думаем, что у нас ничего нет и что мы ни на что не годимся, глядя на безобразие администрации. При сшибках в Шибке замечены в рядах турок не-сколько поляков, ругавших наших офицеров. Один из них приколот в то время, как он выстрелил в упор в молоденького офицерика, лезшего на турецкую батарею, и которому он крикнул: "Куда тебе, молокосос, еще брать батареи". Утверждают в штабе, что в Плевне - венгерский легион, частью конный, частью - пеший. Румыны очень гордятся тем, что первый эскадрон каларашей, отправленный к Плевно с западной стороны, захватил 40 турецких повозок, возивших провиант войскам Осман-паши. Гика вырос и важно крутит свои усы по этому случаю. Что будет дальше? Княгиня Гика тебе писала и, не получая ответа, просит меня узнать, дошла ли до тебя ее цидулька.
Из разговоров с прибывшим адъютантом наследника я удостоверился, что его высочество продолжает командовать 12-м и 13-м корпусами лишь point d'honneur* сознавая всю нелепость и несообразность этой меры, весь риск своего положения и ужасные недостатки нашего военного управления. Дай Бог, чтобы он вышел цел и невредим! Этот опыт может в таком случае принести пользу и ему, и России. Но зачем было рисковать будущностью и ставить на карту всю царскую семью?
21 августа
Во вчерашней вылазке из Плевно участвовало 25 тыс. турок, которые начали с того, что сбили кавалериею наши аванпосты, а потом, развернувшись, атаковали левый фланг Зотова, причем передовые укрепления наши и овраг несколько раз переходили из рук в руки, и турки захватили у нас пушку, которую и увезли! С нашей стороны были в деле три пехотных полка 4-го корпуса и два батальона Шуйского полка (тоже 4-го корпуса), бывшие уже во втором плевненском деле. Сверх того один уланский (Харьковский) и один гусарский полк. Зотов поспел к делу. Но мы и тут ухитрились поставить 9 тыс. против 25 тыс., тогда как могли задавить их превосходством сил. Следовало им заманить турок подальше от Плевны и отхватить их от их укрепленного лагеря или же на плечах отступающих турок ворваться в Плевну. В противность здравому смыслу мы потеряли 600 чел. в нерешительном бою.
