Роберт Кнехт - Ришелье
Новое общество получило название Французской академии в подражание Римской академии, основанной Помпонио Лето, — знаменитой итальянской академии эпохи Возрождения. Однако в отличие от папы Льва X, принимавшего активное участие в деятельности Римской академии, ни Ришелье, ни Людовик XIII даже не посещали Французскую академию. Они предоставили данную миссию хранителю печати. Оставаясь в стороне, Ришелье, возможно, надеялся развеять представление о том, что литература попала в подчинение государству. Его присутствие напугало бы членов Академии и, безусловно, скомпрометировало бы его социальное положение, так как литераторы начала XVII века во Франции пользовались в обществе намного меньшим уважением, чем гуманисты при дворе королей Валуа.
Цели новой Академии были указаны в Проекте, написанном Никола Фюре. В нем доказывалось, что политическое и военное становление государства не завершится до тех пор, пока язык, на котором отдаются приказы и провозглашается триумф, не будет избавлен от варварских элементов. Цель Академии состояла в предоставлении Августовской эпохе, возрожденной кардиналом Ришелье во Франции, языка такого же красивого, универсального и непреходящего, как латынь Цицерона. Ее первейшей задачей было составление словаря и свода правил для риторики и поэзии. Проект устава, который составил Э дю Шатле, был отправлен кардиналу с делегацией в город Рюэй. Кардинал встретил академиков «с такой благосклонностью, вежливостью, величием и любезностью, что все присутствующие были восхищены». Возможно, он еще больше удивил их тем, что вычеркнул из устава пункт, требующий от каждого чтить его память и добродетель.
Но вскоре Академия столкнулась с рядом трудностей. Парламент боялся, что она будет посягать на его полномочия цензора, и считал себя наилучшим арбитром французского языка. Вследствие этого, парламент задержал регистрацию патента (датированного 27 января 1635 г.), учредив Академию только 10 июля 1637 года. Он также внес поправки в устав с целью ограничения литературных полномочий Академии. Между тем Академия стала объектом нападок со стороны врагов Ришелье. Матье де Морг назвал ее «птичником Псафо», по имени греческого тирана, который, научив птиц произносить его имя, отправлял их по всему свету. Сент-Эвремон осудил административную педантичность, которую Ришелье ввел в мир литературы. Однако кардинал, не обратив ни малейшего внимания на эту критику, распорядился, чтобы академики произносили речи — один раз в неделю — на темы, выбранные им самим. Тем не менее он не торопил их с началом работы над словарем или правилами для риторики или поэзии, что было указано в Уставе.
Вряд ли Ришелье представлял, какой престиж приобретет и будет сохранять в течение многих веков Академия. Он проявлял гораздо больший интерес к театру. В то время, как кардиналу не удалось предоставить Академии постоянное помещение (она переезжала с места на место до 1672 года, когда смогла наконец обосноваться в Лувре), он настаивал на строительстве театра во дворце кардинала, желая, чтобы это был самый роскошный и наиболее технически оснащенный театр за всю историю Франции. К драматургам он был ближе, чем к академикам; он любил их компанию и даже причислял к ним себя. Демаре де Сен-Сорлен снискал его величайшее расположение, написав три пьесы чуть ли ни в его присутствии. В ожидании завершения работ по созданию театра Ришелье заказал группе Пяти авторов пьесы для придворного театра. За создание пьес с сюжетами, придуманными самим кардиналом, авторы получили щедрое вознаграждение. Среди пьес были «Комедия Тьюильри», «Слепой из Смирны», «Великая пастораль». Возможно, кардинал приложил руку и к двум пьесам Демаре — «Мирам» и «Европа».
Интерес Ришелье к театру объяснялся не только ролью театра в политической пропаганде. По-настоящему он мог проявить свои творческие способности в литературе, а не в языке и не в красноречии, где его обошли другие. Во многом благодаря покровительству кардинала после 1635 года профессия актера получила признание со стороны общества. Оказывать покровительство театру было таким же смелым поступком со стороны кардинала, как и объединение с протестантскими державами в области внешней политики. Французская церковь продолжала относиться к пьесам и актерам с предубеждением.
Спорным эпизодом в покровительстве театру со стороны кардинала Ришелье является известный диспут, в который был вовлечен Пьер Корнель, знаменитый французский драматург той эпохи. Это произошло сразу после премьеры его пьесы «Сид» в начале 1637 года. В основу пьесы лег испанский романтический эпизод, действие разворачивалось в трех разных местах в течение двух дней; пьеса имела более одного сюжета. Это была не трагедия, а трагикомедия; Ришелье, более всего предпочитавший трагедию, как театральный жанр, способный установить высокие моральные идеалы, был недоволен. Однако это является просто предположением; известные факты подтверждают прямо противоположное.
В течение месяца, прошедшего со дня премьеры, «Сид» был три раза представлен в Лувре и дважды во дворце кардинала. Кардинал попросил о встрече с Корнелем, отдавшим кардиналу копию испанского произведения, вдохновившего его на написание «Сида». 24 марта отец Корнеля был возведен королем в дворянское достоинство. Но вскоре после этого, однако, Скюдери обвинил Корнеля в нарушении правил трагедии. Не получив ответа, Скюдери попросил Французскую академию разрешить этот спор. Возможно, его действие было спонтанным, но, с другой стороны, он мог быть спровоцирован Ришелье, так как когда Корнель согласился представить свою пьесу на рассмотрение Академии, Скюдери заявил, что выполнял пожелания кардинала. Как бы то ни было, Шаплен вынес следующее решение: критикуя «Сида» по принципиальным вопросам, он хвалил многие его стороны. Ришелье, однако, нашел этот вердикт слишком мягким и приказал Шаплену пересмотреть его. После многих отсрочек, Академия опубликовала свое окончательное решение: защищая «истинное знание» от «сладкой иллюзии», она признала, что «Сид» обладает «редкими достоинствами».
Наученный горьким опытом, в 1641 году Корнель посвятил Ришелье «Горация». Несмотря на это, комиссия, состоявшая из пяти академиков, потребовала от автора переделать конец пьесы. Но Корнель, после некоторых уступок, все же вернулся к исходному тексту. В трилогии пьес, написанной после смерти Ришелье, он вынес жесткий приговор официальной власти. О кардинале он отозвался следующим образом:
Il m’a trop fait de bien pour en dire du mal,
Il m’a trop fait de mal pour en dire du bien.
(Он сделал мне слишком много добра, чтобы я о нем плохо отзывался;
