Борис Минаев - Ельцин
Однако краеугольным камнем всех его предвыборных речей по-прежнему оставалось требование социальной справедливости: «расширить снабжение продуктами, потребительскими товарами, услугами и жильем», «сократить оборонные и космические программы для проведения сильной социальной политики», «ликвидировать продовольственные пайки и специальные распределители».
Ельцин употреблял все те же слова из горбачевского лексикона — плюрализм, перестройка, но его речь была совсем не похожа на «Обращение Центрального комитета к партии, ко всему советскому народу», опубликованное в «Правде» 13 января, «навстречу выборам».
Эффективность Ельцина-политика в предвыборной гонке была выше эффективности его оппонентов ровно настолько, насколько его предвыборная программа отличалась от этого невнятного документа.
Чутко чувствуя настроение аудитории, он шел на несколько шагов впереди своих оппонентов. Он говорил — пусть осторожно и с оговорками — то, что они еще боялись сказать. Он ставил цели, которые еще сияли для большинства где-то вдалеке.
Например, право на «индивидуальное» владение землей. Словосочетание «частная собственность» было еще запретным даже для него, борца за социальную справедливость и ниспровергателя основ. «Я бы не стал употреблять этот термин. Нужно учитывать народную психологию», — сказал Ельцин, комментируя земельную реформу в Эстонии, где уже (!) вернули наследникам права на земельные участки.
«А вообще называйте как угодно. Главное — вернуть человеку и его детям чувство хозяина земли», — добавляет он.
Вот это умение Ельцина остаться в рамках общепринятой социальной морали и вместе с тем — сдвинуть ее вперед, расширить рамки дозволенного — тоже из арсенала его публичной политики, которым тогда, повторяю, никто еще не владел.
Московские политические обозреватели, Андраник Мигранян и Виталий Третьяков, сразу обратили внимание на это отличие. Мигранян назвал ельцинские постулаты «опасными». Они, мол, упрощают реальные проблемы. Третьяков поставил вопрос иначе: для чего Ельцин идет в политику, отказываясь ради депутатского мандата от министерского кресла? Чтобы завоевать власть? Получается, он борется за власть? Разве так можно?
Поведение Ельцина и анализ его программы действительно приводили к таким выводам: этот политик хотел прийти к власти — через выборы, через народное мнение, через публичные методы борьбы! Это было настолько невероятно для нашей политической традиции, настолько странно и необычно, что вызывало у элиты (в том числе и у самых умных обозревателей) естественное отторжение. В стране, где власть доставалась только в рамках жесткой кулуарной схватки, где ее нужно было заслужить в кабинетах вышестоящего начальства, проходя всю иерархию, ступенька за ступенькой, это казалось дерзким вызовом. Это казалось даже аморальным.
Ельцин опережал их всех на целый круг! На это нельзя было не ответить.
«Популизм» Ельцина, то есть лозунги его политической программы, которые тогда казались несбыточными и невыполнимыми, — надолго приклеится к нему как политический ярлык. Но вот что интересно: пройдет два-три года и то, что он тогда декларировал, станет реальностью: рынок, частная собственность, в том числе и на землю, многопартийность, приватизация предприятий. А вот популярными эти лозунги сразу быть перестали. Но Ельцин упрямо продолжал следовать своей программе, уверенный, что только на этом пути общество ждет социальная справедливость.
Январский пленум ЦК КПСС 1989 года, где выбирались 100 делегатов от КПСС на будущий съезд народных депутатов, стал еще одной публичной «поркой» для Ельцина.
Впрочем, теперь гневные речи партийных товарищей в адрес Б. Н. воспринимались уже совсем иначе. Если в 1987 году люди лишь робко прислушивались к Ельцину (и подпитывали свой интерес в основном слухами), то через два года он был уже безусловным лидером общественного мнения. Поэтому «порка» и возымела обратный эффект.
Новую кампанию начал член ЦК, «знатный московский рабочий» Тихомиров. В своем выступлении на пленуме и в своей пространной статье, опубликованной затем в газете «Московская правда», Тихомиров задавал такие риторические вопросы: почему член ЦК КПСС товарищ Ельцин говорит в своих выступлениях о многопартийной системе? Кто давал ему такие полномочия? Зачем Ельцин призывает создать в новом законодательном органе «оппозицию в 20–30 процентов»? Откуда он знает, сколько процентов оппозиции нужно советскому народу? И зачем она вообще нужна? И наконец, почему Ельцин, когда он, простой рабочий Тихомиров, привел в Госстрой своего друга, изобретателя и рационализатора, заставил их ждать в приемной четыре часа?
«Этот токарь не только превосходно знал подробности политической платформы Ельцина, — с удивлением писал московский корреспондент одного из западных изданий, — он также был хорошо осведомлен о его личной жизни». По-рабочему прямо высказался Тихомиров на пленуме о том, что дочка Ельцина почему-то живет в стометровой квартире, ездит на госстроевской машине, что сам Ельцин получил дачу от министерства, члены его семьи по-прежнему пользуются услугами 4-го управления Минздрава, а сам он недавно заказал путевку в санаторий! И все это — на фоне его разговоров о социальной справедливости! Нехорошо, товарищ Ельцин. Там и сям, заключил Тихомиров, демократизация привела к появлению демагогов, которые порочат партию и советскую власть, и чем больше грязи в их речах выплеснется, тем больше они довольны. Коммунисты не позволят свершиться «покушению на партию»!
Токаря Тихомирова поддержали на пленуме бригадир строителей из Москвы, колхозник из Ленинградской области, сапожник из Кишинева, причем ни один из них не повторял другого, а приводил свои аргументы и факты на эту же тему: «Нехорошо, товарищ Ельцин!» Ельцин слушал их речи с некоторым болезненным изумлением. Он не ожидал, что все это будет повторяться снова и снова. Ему казалось, что в этот раз они уже не посмеют давить на него так грубо…
Пленум ЦК поручил Комитету партийного контроля при ЦК КПСС провести «проверку» деятельности товарища Ельцина. И создал комиссию для этой проверки.
Справедливости ради хочу заметить, что членство Ельцина в ЦК уже тогда, в 1989 году, выглядит действительно странно. Он и по внутреннему ощущению, и по идеологии, и по способу жить давно уже вне этой партии. Вот он дает интервью корреспонденту Би-би-си:
— …Многие смотрят на вас как на альтернативу, как на основателя новой партии, новой системы в Советском Союзе.
Ельцин отвечает:
