Николай Павленко - Лефорт
Нас в данном случае мало интересует вопрос, были ли правы в оценке нависшей опасности Троекуров и Ромодановский или же Гордон. Важнее отметить приход воинственно настроенного отряда стрельцов к Москве. Справиться с ним удалось без особого труда, однако этот демарш предвещал значительно более опасные для правительства события: эпизод с недовольством стрельцов можно считать своего рода репетицией более масштабного выступления, произошедшего в июне 1698 года, когда подняли бунт все четыре стрелецких полка, направившиеся в Москву, чтобы разгромить Немецкую слободу и расправиться с боярами.
Об этом эпизоде царю сообщил Ф.Ю. Ромодановский 8 апреля. Под его пером события приобрели более угрожающий для правительства характер. Ромодановский извещал Петра, что из Великих Лук стрельцы «бежали в разных числах и явились многие на Москве в Стрелецком приказе в розных же числах 40 человек и били челом винами своими о побеге своем и побежали де они от того, что хлеб дорог. И князь Иван Борисович (Троекуров. — Н. П.) в Стрелецком приказе сказал стрельцам указ, чтоб они по прежнему государеву указу в те полки шли. И они сказали князь Ивану Борисовичу, что итить готовы и выдал бы стрельцам хлеба, деньгами. И им на те месяцы и выдали деньги. И после того показали стрельцы упрямство и дурость перед князем Иваном Борисовичем и с Москвы итить не хотели до просухи, и такую дурность и невежество перед ним объявили, и в том подлинно хотел писать к милости вашей сам князь Иван Борисович…».
Троекуров сообщил 4 апреля, что стрельцы хотят «итить в город и бить в колокола у церквей. И я по тем вестям велел тотчас собрать Преображенский и Семеновский и Лефортов полки и, собрав, для опасения послал полуполковника князь Никиту Репнина в Кремль, а с ним послано солдат с семьсот человек с ружьем во всякой готовности…». На следующий день бояре приговорили, «чтоб послать мне для высылки стрельцов на службу полковника с солдаты». Было отправлено с полковником Иваном Чамберсом 600 солдат, выдворивших стрельцов из Москвы{149}.
Неуверенные действия правительства вызвали недовольство Петра. Отвечая Ромодановскому, царь писал из Амстердама 9 мая: «В том же письме объявлен бунт от стрельцов и что вашим правительством и службою солдат усмирен. Зело радуемся». Но далее следовали упреки в адрес «князя-кесаря» за то, что он удовлетворился выдворением из Москвы 175 стрельцов и не произвел розыска: «Для чего ты сего дела в розыск не вступил?.. Не так было говорено на загородном дворе в сенях». Иными словами, еще до отъезда за границу Петр допускал возможность стрелецкого бунта и обговаривал средства его усмирения. «А буде думаете, что мы пропали (для того, что почты задержались), — продолжал Петр, — и для того, боясь, и в дела не вступаешь… Я не знаю, откуды на вас такой страх ба-бей!» Впрочем, порицая Ромодановского за трусость, царь заканчивал письмо миролюбиво: «Пожалуй, не сердись, воистинно от болезни сердца писал».
Другие новости, не менее неприятные, были получены из Вены.
Цесарь, не известив своего русского союзника, был склонен начать сепаратные переговоры о мире с турками. Инициатива в данном случае исходила от Турции, которая предложила через английского посла лорда Пэджета условия мира, учитывавшие интересы Австрии, Венеции и Польши; интересы же России при этом даже не упоминались. Эту новость Лефорту и его товарищам сообщил польский посол Бозе. В ответ ему было сказано, что царю «зело то удивительно, что его цесарское величество, получа такие многие победы, без совершенного удовольствия и без утверждения своих завоеванных земель, к миру приступать намерен». Великие послы заверили Бозе, что царь будет продолжать войну с неприятелем.
Сведения, сообщенные Бозе, были подтверждены 12 мая документами, добытыми резидентом в Варшаве Алексеем Васильевичем Никитиным. По официальным документам, цесарь уверял Петра: хотя в предложениях турок интересы России и не упомянуты, однако без учета интересов союзников, в том числе и России, цесарь договор подписывать не станет. Но полученные от Никитина документы высвечивали и другое: неблаговидную роль в случившемся сыграли Голландские Штаты: на словах они выражали благодарность царю за соблюдение привилегий голландских купцов, клялись в неизменной верности и дружбе с Россией, а на деле за спиной царя и Великого посольства вместе с Англией выступали посредниками в мирных переговорах турок с цесарем.
Такая двуличная позиция Голландии не могла не возмутить царя и великих послов. Надо полагать, что они были преисполнены гневом, однако во время прощальной встречи с представителями Штатов проявили такт и выдержку и вели разговор в спокойных тонах.
Встреча эта состоялась 14 мая и началась с обмена любезностями. Четыре бурмистра (бургомистра), представлявшие Штаты, просили послов не гневаться, если им в чем «довольства не учинено», и обратились к ним с просьбой о новых льготах; великие послы выразили благодарность за внимание и гостеприимство.
Однако послы не удержались от того, чтобы высказать бурмистрам свое недовольство двуличным поведением Штатов, их посреднической ролью в переговорах цесаря с турками, В «Статейном списке» диалог великих послов с бурмистрами описан столь обстоятельно и эмоционально, что автор счел необходимым воспроизвести текст источника полностью:
«И потом просили великие и полномочные послы их, бурмистров, чтоб они сели. И, седчи по местам, великие и полномочные послы бурмистрам говорили: ведомо им, великим и полномочным послам, по присланным из Польши царского величества от резидента, стольника Алексея Никитина, письмам, учинилось, что цесарским величеством Римским турецкой салтан чинит мирные договоры, а в том мирном договоре посредниками королевское величество Аглинской и они, Галанские Статы. И о том подлинно объявили цесарское величество Римской писал к его царскому величеству в грамоте своей, которую грамоту царского величества резидент послал к Москве, а к нам, великим и полномочным послам, с той цесарского величества грамоты, также и королевского величества Аглинского и с их Статской грамоты, которую они писали к цесарскому величеству Римскому о том посредство прислал списки, и они б, бурмистры, великим и полномочным послам объявили: давно ли то посредничество с аглинской и с их стороны и миротворения у турок с цесарским величеством началось? И бурмистры сказали: то де они не ведали, что о делах великие и полномочные послы их спрашивать и говорить будут, а естли б ведали, то бы взяли своего переводчика, чрез которого удобнее б могли, выразумев о всем, ответ учинить: однако ж они соответствуют, что о том миротворении у турки с цесарем, которое чинится посредством аглинского короля чрез посла его Депажета, слышали они из курантов (газет. — Н.П.), а от Стат такого посредства и посылки никакой к цесарю они не знают».
