Александр Костин - Сталин против партии. Разгадка гибели вождя
С возрастом Сталин стал недоверчивым даже к таким близким сотрудникам как Молотов, Микоян, Ворошилов, Каганович. Утрата же доверия Сталина всегда была знаком готовиться в мир иной. Эти люди в первую очередь могли быть заинтересованы в его смерти. Однако по своим психологическим качествам они были неспособны на подобные акции.
Другая группа — Берия, Булганин, Маленков, Хрущев — более вероятна в плане заговора. Однако единственной возможностью его реализации было осуществление акции кем-либо из них лично: осуществить ее с помощью каких-то «верных людей» было бы невозможно из-за абсолютно непредотвратимой утечки информации. Лично же осуществить подобное по своим качествам способен был только Берия. И действовать ему пришлось бы на свой страх и риск, ни с кем не сговариваясь. Почему?
Предположим, А задумал убрать вождя и предлагает В присоединиться к нему в осуществлении этой акции. В начинает рассуждать.
Вариант первый: если акция сорвется или о ее подготовке узнают заранее, они будут уничтожены.
Вариант второй: если акция удается, то неизвестно, кто извлечет из нее выгоду: предсказать течение последующих событий невозможно, ясно лишь, что вероятна серьезная борьба с неопределенным исходом. И действительно, Хрущев и Маленков при поддержке других «убрали» Берию, а затем Хрущев при поддержке «новых людей» «убрал» Маленкова, а затем Молотова, Кагановича и т. д.
Вариант третий: выдав вождю планы заговорщиков, можно отличиться и заслужить его доверие, которого хватит, чтобы прожить еще несколько лет. Потенциальные же соперники в последующей борьбе за власть будут им уничтожены, и позиции выдавшего на будущее станут предпочтительнее. Вождь же все равно долго не проживет: уже стар. Следовательно, оптимальной тактикой выживания будет выдать заговорщиков. И так должен был бы рассуждать каждый из получивших предложение принять участие в заговоре.
Вариант четвертый: каждый из получивших предложение может расценить его как провокацию: стоит, хотя бы для вида, согласиться, и ты пропал: предложивший сам донесет вождю. И твое согласие с его предложением станет достаточным основанием для казни. А утверждения о том, что согласие было лишь для вида, будет выглядеть в этой ситуации смехотворным.
Вариант пятый: получив предложение принять участие в акции В отвечает отказом, но ничего не предпринимает. В этом случае ему грозят две опасности: от А, который оказался связанным своим предложением, и от вождя вследствие недонесения ему о заговоре. И сам отказ от участия при недонесении о заговоре был бы расценен не как проявление лояльности (лояльным было бы донести), а как проявление малодушия на фоне враждебности. И опять гибель.
Мнение о том, что соратники Сталина могли договориться, чтобы «убрать» его, основано на ошибочном предположении, что всех их вокруг него объединили какие-то личные симпатии или взаимное согласие по важным проблемам. Напротив, их, с их властными амбициями объединяла только личность вождя. Стоит вождю уйти из жизни, как начнется обостренное соперничество, поскольку амбиции каждого уже не будут сдерживаться его более сильной личностью. И жизнь многократно показывала, что именно так всегда и происходило. Ближайшее окружение Сталина не могло этого не понимать.
Зададимся вопросом: кто, с кем, как и о чем должен был бы договориться? Какова должна быть последовательность действий и как обеспечить взаимное доверие «изощренных в интригах» заговорщиков, «властолюбцев, враждующих каждый со всеми» (см. Ю. Власов). Каковы могли бы у них быть основания для такого доверия? Как осуществить акцию, чтобы никто из посторонних о ней не узнал?
Совершенно очевидно, что договариваться нужно было бы так, чтобы СЛОВО не было произнесено! Кто его произнес бы, тот автоматически подписывал себе смертный приговор: другие тут же отдали бы его на растерзание вождю или «общественности». Ведь все они боялись не только его, но и друг друга. Они друг другу не доверяли, находясь в отношениях соперничества, прикрываемого общей подчиненностью вождю и взаимной настороженностью. Так что «Вы-то как раз и не осмелитесь убить меня, потому что знаете, что, убрав меня, станете убивать друг друга» (Г.Г. Маркес).
Единственной возможностью приблизить смерть Сталина и единственной формой соучастия в осуществлении того, о чем они не могли не думать, было молчаливое взаимопонимание в неоказании ему срочной и квалифицированной медицинской помощи после того, как с ним случился инсульт. То, что это был именно инсульт, никаких сомнений быть не может. Все описания его последних часов говорят только об этом. И все решила сама природа, а не вероятные заговорщики.
Тактика их поведения, действительно, свидетельствует о том, что соратники не спешили с медицинской помощью.
В этом варианте действий (или, вернее, бездействия) не оказывался «подставленным» никто из них. Никто ничем связан не был. Никто никого в смерти вождя обвинить не мог. И действовали все в полном соответствии с установленным им же порядком: именно Сталин запретил кому-либо входить к нему без вызова.
Поэтому к Сталину долгое время не вызывали бригаду скорой медицинской помощи, формально действуя правильно. Они не были обязаны догадываться, что с ним что-то случилось, если он долго никого к себе не вызывает. И только сын Василий, правильно улавливая дух ситуации, обвинил их — всех вместе! — в смерти отца. Хотя дело решила сама природа, и вряд ли даже своевременная медицинская помощь смогла бы ему в чем-то помочь.
Сложность подобного рода договоренностей хорошо видна на примере событий августа 1991: путчистам хотелось, и в соответствии с развитием событий было остро необходимо, использовать силу. Но никто так и не решился отдать соответствующий приказ: каждый сознавал, что в случае успеха, достигнутого не без использования кровопролития, власть делить будут уже без него. Воспользовавшись взятой им на себя ответственностью, на него же и спишут все издержки акции, именно его выставив перед обществом в качестве инициатора.
Понимание этого и отсутствие взаимного доверия парализовало действия заговорщиков: каждый весьма отчетливо сознавал, что, отдавая приказ о начале насильственных действий, он подписывает себе приговор, который его же одно-дельцы с удовольствием приведут в исполнение, чтобы успокоить граждан и показать всем, что новая власть — за справедливость, против насилия и кровопролития.
Наконец, подумаем и о такой аналогии. Брежнев «был обнаружен уже остывшим своим адъютантом, который пришел будить генсека. Хотя он был давно и серьезно болен, но по-чему-то ни служба охраны, ни медики не держали вблизи не только врачей, но даже медсестры, и реанимировать его взялись охранники… но было поздно. Прибывшие реаниматоры лишь констатировали смерть…» (В.И. Болдин). Но ведь оснований опасаться Брежнева у его окружения не было, и входить к себе он не запрещал.
