Андрей Шляхов - Андрей Миронов
Актёр Зиновий Гердт:«Он знал, чего нельзя делать на эстраде. И ещё – он был начисто лишён чувства упоения собой. Этот человек относился к себе как „один относится к еще одному“. И потому, скажем, вот это многообразие – умение петь, танцевать, свойства „человека-оркестра“ – это всё-таки было приложением к основному его занятию: он был сильный драматический актёр».
Актриса Наталья Защипина:«Мы с Андреем учились в одной школе, но тогда я была уже очень известной девочкой, поскольку снималась в кино, и Андрей не решался ко мне подойти. Только в театре мы познакомились ближе. Он был трудоголик и никому не позволял ни лениться, ни отвлекаться. Брал шефство над своим партнёром, обсуждал роль, делал замечания, учил. И очень раздражался, если за сценой во время спектакля шумят – он требовал идеальной дисциплины от всех работников театра. В общем, он был настоящий артист, и работалось с ним замечательно».
Дирижёр Юрий Темирканов:«Андрей обладал талантом дружбы, во многом утерянным сегодня, дружбы без выгоды. Просто хотелось видеться, общаться, быть вместе. Дружил он необыкновенно. У него был свой круг, который составляли разные люди, порой неожиданные. Каждый из друзей постоянно чувствовал его любовь, заботу, внимание. Он был счастлив, когда мы собирались вместе, но не любил, чтобы в дом приходили люди, чуждые ему по духу. Мне очень повезло, что жизнь свела меня с этим прекрасным человеком. Я горжусь дружбой с ним. В ней было что-то пушкинское, светлое. Вообще Андрей был в чём-то человеком прошлого века, я могу назвать его человеком декабристского склада, другом верным, надёжным, преданным. Он был самым весёлым, самым остроумным среди нас. Но в разгар смеха и шуток я вдруг замечал взгляд Андрея, далёкий от шумного веселья. Он словно парил над нами, сохраняя тайну своего бытия, недоступную никому, даже близким друзьям. Наверное, такое одиночество присуще всем поистине талантливым людям».
Актриса Татьяна Догилева:«У Андрея были все качества, какие нужны для нашей профессии: нервная возбудимость, музыкальность, пластичность, комедийность, умение шутить и видеть себя как бы со стороны. На его спектаклях люди становились светлее, исчезала агрессия, а для актёра это высшее качество».
Актриса Вера Васильева:«Судьба и родители щедро наградили Андрея Миронова талантом, трудолюбием и величайшим обаянием. Для детей он был идеалом ловкости, смелости, остроумия, находчивости и веселья. Для женщин – идеалом любви. Людям зрелым он давал пищу для размышлений, обогащал своим интеллектом наше представление о жизни, об искусстве. Для людей старшего поколения он был дорог своим нежным ностальгическим умением унестись в начало нашего века, напевая те песенки, которые в детстве напевал ему отец. Он был прекрасно воспитан своими родителями и был истинным интеллигентом».
Актёр Олег Басилашвили:«Жизнь наша подчас кажется серой и скучной. Бывает от этого печаль сердца. И не скроешься никуда от этой печали. Ни перемена мест не спасёт, ни работа. И вдруг сталкивает тебя судьба с неожиданно ярким, удивительным явлением – и всё вокруг окрашивается в радостные тона, жизнь становится светлой и ясной. Словно праздничный фейерверк разгоняет сумерки, и будни приобретают свежие, сказочные очертания. Таким фейерверком был Андрей Миронов. Каждая его роль, будь то на сцене или на экране, придавала жизни радостный смысл, вселяла веру в свои силы, внушала уверенность в будущем. Начинало казаться, что и сам ты ловок и гибок, что талант твой бьёт через край, что жизнь полна романтики, что красив ты и остроумен, что девушки неотрывно глядят тебе вслед».
Поэтесса Белла Ахмадулина:«Счастье заведомо сопутствовало его урождению и воспитанию. От природы и родителей – сразу данный, совершенный дар безукоризненной осанки, повадки, грациозного поведения тела в пространстве, музыкальности и иронии. Прирождённый ум рано встретился с прекрасными книгами, у него была драгоценная возможность читать, читать. Всегда любуясь им, я любила совпадение наших читательских пристрастий… Андрею Миронову удалось совершенство образа и судьбы. Известно, что он дочитал монолог Фигаро, доиграл свою роль до конца – уже без сознания, на пути в смерть. Это опровергает разумные и скудные сведения о смерти и бессознании. Остаётся – склонить голову».
Критик Ирина Василинина:«Молодой, преуспевающий, энергичный, в зените славы и успеха, влюблённый в жизнь, не чурающийся никаких её соблазнов, живущий, по первому впечатлению, как в той песне, которую он так замечательно пел, – умеючи и играючи. Вообще, сам ритм жизни Миронова был такой, что просто дух захватывало… Театр, кино, режиссура, поездки… Надо жить играючи, надо жить умеючи… Он вроде бы так и жил. И всех это ослепляло. Завораживало. Обманывало. Не видно было никакого напряжения, которое на самом деле сопутствовало ему всю жизнь… Нормальная повседневность заполнена ежевечерними спектаклями, рядовыми репетициями и многочисленными концертами. Это – повседневная работа. Но есть ещё друзья, дом, долг перед родными и близкими, масса бытовых забот и хлопот, да и просто развлечения… Он во все уходил с головой, ничего не делая вполсилы».
Искусствовед, бывший министр культуры РФ, Михаил Швыдкой:«В нём была улыбка Господа, удивительная видимая лёгкость таланта. Он как бы чуть-чуть парил над землёй. И никогда не останавливался в развитии – ему всегда хотелось чего-то большего. Считается, что великие артисты – одиночки. Однако Миронов не был одинок. Для него огромную роль играли театральное и внетеатральное общение, дружеский круг. Андрей Миронов при внешней лёгкости был очень строгим в работе и рассудительным человеком. Он хорошо понимал роль, чётко выстраивал логику своих героев, что помогало ему потом и в режиссуре. Папины и мамины таланты слились в нём воедино».
Писатель и драматург Григорий Горин:«Наблюдать за репетициями Миронова со стороны – огромное напряжение. Во-первых, чисто физически трудно было уследить за его местоположением: он был то в зале, то в секунду оказывался на сцене, то кричал откуда-то сверху, из осветительной ложи. Сама же премьера очередной его режиссёрской работы становилась просто жизнеопасным мероприятием, ибо, когда он стоял в тёмном зале, спрятавшись в дальнем проходе за портьерой, то бессознательно как бы играл все роли за всех исполнителей в тайной надежде, что телепатически передаст им хотя бы часть своей энергии. И когда кончался этот кошмар, когда стихал гром аплодисментов, а он, бледный и измождённый, сидел в своей гримуборной, я, уже не как драматург, а просто как бывший врач, осторожно спрашивал: „Как ты себя чувствуешь? Устал?“ В ответ – всегда недоумённый взгляд и привычная фраза: „С чего мне уставать? Я же не работал, я только смотрел“».
