Борис Орлов - Записки летчика-испытателя
В третий раз Федотов прыгнул из МиГ-23УБ вместе с Таскаевым, о чем я уже упоминал. Пообещав показать в полете все, «кроме катапультирования», Саша действительно показал Роману многое, на что способен МиГ-23, но в конце полета, в разгоне большой скорости у земли, самолет неожиданно «встал на дыбы»: прогорела форсажная камера и пережгло тягу управления стабилизатором. Перегрузка подскочила к «десятке», самолет сорвался, и пришлось Федотову показывать и катапультирование…
Первым и последним оказалось катапультирование у Зайцева…
Какой же это был человек Валерий Сергеевич, просто Валера, в обиходе еще проще Заяц! Такую доброту к людям, да и ко всему живому, такую безотказность, такое добродушие и незлобивость редко когда приходилось мне встречать. Про него мало было сказать «отдаст последнюю рубашку», он кусок собственной кожи отдал обгоревшему товарищу!
Бывший военный летчик, командир тяжелого транспортного самолета Ан-12, списанный по здоровью с летной работы, он окончил институт и работал у нас на фирме по радиоэлектронным делам, а когда на МиГ-31 потребовался человек, знающий радиолокацию, знакомый с аэронавигацией и имеющий летный опыт, Федотов каким-то образом узнал про Зайцева и предложил ему эту работу. Для оператора здоровье у Валерия было подходящее, и он стал летать в задней кабине.
Остроумный, общительный человек, эрудированный и толковый инженер, к тому же и внешне очень симпатичный: высокий, с пышными волосами, с чеканным лицом, на котором светились удивительно прозрачные сероголубые глаза, обведенные, как у шахтера, темной полоской по векам, Зайцев всем нам понравился и как-то очень естественно вошел в нашу команду Он вообще на редкость легко сходился с людьми, и люди тянулись к нему соответственно, может быть, еще и потому, что Валерий всегда был готов выполнить чью-нибудь просьбу или оказать какую-либо услугу. Его услужливость не казалась чрезмерной, происходила она из искреннего желания именно услужить человеку, а не прислуживать, тем паче, не выслуживаться. Помогая Федотову мыть машину, он и мне предлагал свою помощь в этом деле… Но соглашаться на такое было рискованно: как-то он со своим приятелем Шурой Токаевым, летчиком нашего транспортного отряда, тоже не ленивым на проказы, мыл машину Меницкому, вроде бы в благодарность за доставку на работу и обратно; помыли и тихонько удалились, а Меницкий, как всегда, куда-то торопившийся, подойдя к машине, обомлел, грязь была смыта только с одной половины «Волги»…
Перед Федотовым, по-моему, он в душе благоговел, хотя внешне этого не показывал, наоборот, ворчал иногда, изображая неудовольствие: «Опять Федот в горы зовет… Ну его, не поеду! Таскайся там за ним, как оруженосец…». Входил в комнату Федотов, спрашивал, поедет ли с ним Зайцев кататься на лыжах, и мы слышали в ответ бодрое: «Нет вопросов, Александр Василич!». Все ехидно ухмылялись, наблюдая такую метаморфозу, а Валера за спиной Федотова разводил руками что, мол, тут поделаешь…
В нашем домике в «степи» ужин обычно готовили Зайцев или прикомандированный к нам из ЛИИ для испытаний МиГ-31 Леня Попов, умевшие и любившие заниматься стряпней. Обычно раздевшись до трусов, опоясанные по чреслам передником или без оного, утирая пот, в кухонном чаду, они возились с кастрюлями и сковородками, готовя вкусную и обильную еду, не очень, правда, разнообразную. Однако, если в командировку прилетал Федотов, Валера пытался изобрести что-нибудь особенное, а на мои шутливые упреки, чего ж мне-то он так не потрафляет, каждый день, поди, вместе в одном самолете паримся, он резонно отвечал, что и кормит он меня каждый день, а Александр Василича редко, вот и старается. Работал он прекрасно, вначале один, потом ему на помощь пришел, как я уже сказал, Попов, и до этого летавший у нас на разных «спарках», и они практически вдвоем «довели до ума» очень непростой комплекс вооружения и навигации МиГ-31.
После гибели Зайцева Леонид Степанович Попов перешел к нам окончательно, много потеряв в налете и заработке, но приобретя, мне кажется, большее — возможность участия в создании совершенно новых комплексов — и увеличив и без того огромное уважение к нему всех наших испытателей.
Так потеряли мы дорогих нам и близких людей. Были пышные похороны, уйма венков, слезы знакомых и незнакомых, траурный пролет истребителя над гробами, искренние и печальные речи — все, как обычно, как водится у нас в городе при подобных событиях, увы, не таких уж редких. Только никак не укладывалось в голове: как же это так, как такое могло случиться с Александром Васильевичем Федотовым, человеком, казалось бы, заговоренным от беды, летчиком, чье имя стало почти легендарным? Погиб самый опытный, самый умелый из нас, да не один, а еще и товарища с собой прихватил. Наверное, не все в жизни подчиняется логике, судьба, стало быть, сильнее…
2 декабря 1987 г., самолет — МиГ-31, полетов — 1, время — 0 час. 32 мин.
Облет самолета.
Этот полет ничем особенным не отличался, если не считать того, что он оказался последним в моей летной биографии.
Если б я знал это заранее, то обставил бы сие событие чуть торжественней, что ли, выпросил бы полет поинтереснее, покувыркался бы напоследок. Хотя я и боялся, по обыкновению, очередной медкомиссии, но считал, что годик-другой я еще полетаю, благо, были к этому основания: чувствовал себя хорошо, легко переносил максимальные перегрузки и длительные полеты, да и предварительный осмотр «на стороне», что я делал уже много лет, не выявил у меня каких-то серьезных отклонений от нормы. Однако эксперты из ВЛЭК (врачебно-летной экспертной комиссии) решили иначе и поставили «крест» на моей летной деятельности.
Я мог бежать и не совсем трусцой 30–40 минут, не особенно запыхавшись при этом, ездил на велосипеде, зимой ходил нa лыжах, вес соответствовал росту, проявлений старческого слабоумия тоже вроде бы не отмечалось, но расположение и форма зубцов на моей кардиограмме явились для врачей более серьезным аргументом, чем моя замечательная физическая форма… Возможно, еще весомее для них был год моего рождения, и, хотя врачи в нашей летной больнице относились ко мне совсем неплохо, допустить меня к полетам на сверхзвуковых самолетах они не могли.
Мне предложили прийти на комиссию после соответствующего лечения, чтобы попытаться получить допуск для полетов на дозвуковых самолетах с двойным управлением, но я решил, поразмыслив, что никакое лечение лет мне не убавит, и больше не стал бороться с медициной.
Взаимоотношения летчиков с докторами всегда были неравноправными, причем перевес в правах принадлежит, естественно, не летчикам. Летаешь вроде нормально, выполняешь весьма нелегкие порой задания, здоровье позволяет, ни на что не жалуешься; идешь на комиссию и узнаешь, что летать-то ты как раз и не можешь: что-то в организме у тебя не так, как положено быть…
