Елена Морозова - Казанова
— Леонильда — ваша дочь. Мой муж, с которым мы в Риме ни разу не были близки, знал об этом, но любил ее, как родную дочь. Скажите же мне, свершился ли ваш брак или еще нет?
— Нет, дорогая.
Лукреция вздохнула с облегчением. Женщина решительная, она принимала любовь без предрассудков и ложного стыда, полная свобода в любви была для нее совершенно естественна, и если общество почитало инцест преступлением, то она судила его по своим собственным законам и признавала его в тех пределах, в которых сама была готова его допустить. Так, Казанове она прозрачно намекнула, что утолить свою страсть к Леонильде он сможет, когда та выйдет замуж.
Негласное одобрение инцеста характерно для светских развратников-либертенов XVIII столетия. Рассуждая об этом с Казановой, герцог Маталоне, узнавший, что Леонильда — дочь венецианца, стал утверждать, что ни один философ не назовет инцест преступлением. Мнение это порождено исключительно повсеместно распространившимся и глубоко укоренившимся предрассудком. Соблазнитель поддержал герцога. Любовь взаимна, когда любящие чувствуют себя равными другу другу. Между отцом и дочерью равенства, разумеется, быть не может, ибо дочь обязана почитать того, кто породил ее, следовательно, она не может испытывать к нему той нежности, которую испытывают к любовнику. Когда отец овладевает дочерью силой, используя свою родительскую власть, он поступает как тиран, что отвратительно. Но если отец и дочь взаимно любят друг друга как любовники, следовательно, доводы, противные их любви, для них просто не существуют. «Инцест, вечный сюжет греческой трагедии, вызывает у меня не слезы, а смех, и если я плачу над „Федрой“, то к этому меня побуждает искусство Расина[57]», — завершил свои рассуждения Казанова. Был ли он искренен в своих словах или же старался не отстать от собеседника, стремился показать свое «свободомыслие», доказать, что он человек без предрассудков? Возможно, и то и другое. Ведь если бы это был сиюминутный, ничего не значащий разговор, вряд ли он стал бы приводить его в своих «Мемуарах». И хотя он утверждал, что крушение брачных планов изрядно опечалило его и поэтому он решил немедленно покинуть Неаполь, не исключено, что настроение его было испорчено прежде всего самой необходимостью принять такое решение. Он всегда был готов исполнить любой собственный каприз, но надобность сделать что-либо под давлением обстоятельств приводила его в состояние дискомфорта.
До отъезда Его Величество Случай в лице герцога Мата-лоне толкнул Казанову в объятия донны Лукреции, которая, несмотря на свой почтенный возраст (она была несколькими годами старше Соблазнителя), все еще была хороша и обладала бурным темпераментом. После обильного обеда, устроенного герцогом в доме Леонильды, Соблазнителя стало клонить в сон, его раздели, уложили на кровать, и он моментально заснул, а когда проснулся, герцога уже не было, а возле кровати сидела донна Лукреция. Исполненный нежности к бывшей любовнице Соблазнитель притянул ее к себе, и вскоре они оба лежали в одной постели в костюмах Адама и Евы. Далее действие разворачивалось еще более бурно и стремительно. В спальню вошла Леонильда, и Лукреция, гордясь красавицей-дочерью, приказала ей раздеться, дабы отец мог полюбоваться ею во всей ее природной красе. Девушка с удовольствием выполнила приказание, и когда Соблазнитель налюбовался ею вволю, третьей нырнула в постель: ей было ужасно любопытно, каким образом восемнадцать лет назад «папа и мама сделали ее». Когда же к утру она своими нежными ручками помогла обоим утомленным (и не слишком молодым) любовникам в последний раз достичь вершины блаженства, она была в таком восторге, что немедленно пересказала все свои впечатления явившемуся к завтраку герцогу Маталоне. Как написал Казанова, герцог должен был только радоваться, что он, при своем бессилии, не остался у Леонильды на ночь.
После сей страстной ночи Казанова, все еще охваченный брачной лихорадкой, предложил Лукреции жениться на ней. Та согласилась, но при условии, что Соблазнитель прекратит свои странствия и обоснуется в Неаполе. Разумеется, и этот брачный проект растаял, как туман, и, распрощавшись с гостеприимным Неаполем, Казанова уехал в Рим.
В Рим Соблазнитель вернулся к началу карнавала. Возможно поэтому большую часть пребывания своего в Вечном городе он провел в различных увеселениях — дружеских пирушках и оргиях с участием девиц, английских джентльменов, аббатов и кастратов. Однако, судя по рассказу Казановы, сам он к буйствам, участники которых предавались мужеложеству, лесбиянству и содомскому греху, причастен не был, а являлся исключительно созерцателем. Когда же на смену карнавалу пришел пост. Соблазнитель покинул Рим и отправился дальше на поиски удовольствий. Красавицы наскучили ему, и он решил вернуться в Париж.
«ПЕРЕРОЖДЕНИЕ» ЛЕГКОВЕРНОЙ МАРКИЗЫ
В столице он поселился в роскошной квартире на улице дю Бак, снятой для него заботливой мадам д’Юрфе, с нетерпением ожидавшей, когда он наконец приступит к операции ее «перерождения».
Как предполагают многие, между Казановой и маркизой происходил отнюдь не платонический роман. Правда, на этот раз в роли соблазнителя выступала маркиза, сорок лет назад считавшаяся самой красивой женщиной Парижа. Некоторое время Соблазнитель наслаждался покоем: вечерами он играл в карты, ночью предавался любовным трудам с маркизой, а днем спал. Все проигрыши его, разумеется, мгновенно оплачивались. Взяв, по сути, великого чародея на содержание, мадам д’Юрфе время от времени напоминала ему о своем горячем желании стать мужчиной. Тогда Авантюрист поведал ей, что младенец мужского пола, которому предстоит воспринять ее душу, зародится во чреве девственницы, откуда выйдет прямо в руки маркизе, а затем, плотно к ней прижавшись, пролежит семь дней в кровати; на седьмой день маркиза поцелует его в губы, передавая ему свое последнее дыхание, и умрет, но душа ее продолжит жить в этом младенце. Казанова будет воспитывать отрока до трех лет, дабы душа маркизы окончательно закрепилась в его теле. План привел почтенную даму в восторг, и она стала торопить чародея с поисками божественной девственницы. На время поисков Казанова по велению духов прекратил с ней плотские сношения. Скорее всего, эта связь ему наскучила, ведь даже самые страстные его романы редко продолжались более трех месяцев.
Подыскивая сообщницу, Казанова остановил свой выбор на юной фигурантке Кортичелли, с которой он познакомился в Болонье. Сейчас Кортичелли выступала в Праге, и Соблазнителю пришлось приложить к письму изрядную сумму, чтобы она соблаговолила сняться с места и приехать к нему в Париж. Прибыв в столицу, девица быстро освоилась как с новой ролью божественной избранницы, так и со старой ролью любовницы Казановы. Соблазнитель представил ее д’Юрфе как последнюю принцессу из древнего и некогда могущественного византийского рода Ласкарисов. Маркиза приняла девицу с почетом, подобающим наследнице императорской фамилии (в XIII веке императоры из рода Ласкарисов правили Никейской империей), и преисполнилась уверенности в успехе предстоящей операции, ибо Юрфе и Ласкарисы в прошлом были связаны родственными узами. Торжественную церемонию назначили на апрельское полнолуние.
