Феликс Дзержинский - Дневник заключенного. Письма
Целую вас обоих.
Ф.Д.
С. С. Дзержинской
Вильно, 30 июля 1920 г.
Дорогая Зося!
Через полчаса мы едем дальше – в Гродно, а оттуда в Белосток.[164] Пишу лишь несколько строк, ибо нет времени для сантиментов. До сих пор все идет хорошо. Напрягайте с Сэвером[165] силы, чтобы поскорее прислать сюда людей. Они нужны не только нам, но во все армии Польского фронта, ибо мы сами не сможем непосредственно охватить всю линию фронта. Уншлихт переезжает в Минск, хочет работать, но сомневаюсь, хватит ли ему сил и позволят ли врачи.
Целую тебя и Ясика
Твой Ф[еликс]
С. С. Дзержинской
[Белосток] 17 августа [1920 г.]
Зося моя!
…Вчера мы были в Вышкове, в 50 с лишним верстах от Варшавы, и вернулись в Белосток – мы думали, что уже вчера будем в Варшаве, произошла, однако, как думаю, непродолжительная отсрочка.
Странные чувства рождаются во мне при приближении к Варшаве… это опасение, что Варшава сейчас уже не та, какой она была раньше, и что, быть может, встретит нас не так, как мы бы желали. Наша Варшава, терроризованная и сдавленная, молчит, и мы не слышим ео ясного голоса. По-видимому, и наш ЦК [ЦК Коммунистической партии Польши] не сумел овладеть ни массами, ни политическим положением. Недостает там вождя – Ленина, политика-марксиста. Одно знаю: мы на переломе; борьба в России превращается в международную – решается судьба мира…
Твой Феликс
С. С. Дзержинской
Минск, 25 августа [1920 г.]
Зося моя!
…Опасение, что нас может постигнуть катастрофа,[166] давно уже гнездилось в моей голове, но военные вопросы не были моим делом, и было ясно, что политическое положение требовало риска. Мы делали свое дело и… узнали о всем объеме поражения лишь тогда, когда белые были в 30 верстах от нас, не с запада, а уже с юга. Надо было сохранить полное хладнокровие, чтобы без паники одних эвакуировать, других организовать для отпора и обеспечения отступления. Кажется, ни одного из белостокских работников мы не потеряли.
Позавчера мы приехали в Минск. Военное положение еще неясно, очевидно лишь одно, что нужны будут огромные усилия, чтобы достигнуть равновесия, а потом перевеса…
Быть может, я должен буду принять участие в работе Реввоенсовета фронта.
А в Польше у нас невесело. По-видимому, партия разгромлена и дезориентирована. Рабочий класс парализован и пассивно принимает репрессии. Население повсюду принимало нас хорошо; даже пепеэсовцы-рабочие присоединились к нам, однако не чувствовалось силы, не было активных революционных действий, ожидали благодеяний от нас.
Я должен, однако, подчеркнуть, что наша Красная Армия в общем (с немногочисленными исключениями) была действительно на высоте Красной Армии и благодаря своему поведению должна была быть революционным фактором. В общем не было грабежей, солдаты понимали, что они воюют только с панами и шляхтой и что они пришли сюда не для завоевания Польши, а для ее освобождения. И я уверен, что последствия этой работы нашей Армии в скором времени обнаружатся.
Наше поражение – результат не восстания Польши против «нашествия»,[167] а нашей превышающей человеческие силы усталости и бешеной деятельности шляхетских сынов – польской белой гвардии.
Пепеэсовцы не дали реальной силы – они парализовали рабочий класс и позволили безнаказанно разгромить коммунистов. Они воспрепятствовали классовой борьбе в самой Польше и, таким образом, дали возможность белой гвардии организоваться и ударить по утомленной Красной Армии.
Из задач, которые стоят перед тобой в Москве, самая важная сейчас – работа среди пленных. Надо их завоевать на нашу сторону, надо привить им наши принципы, чтобы потом, вернувшись в Польшу, они были заражены коммунизмом. Надо окружить их товарищеской заботой, чтобы наши слова не были мертвы. Надо их привлечь к работе в самой России, чтобы они почувствовали душу новой России, пульс ее жизни, чтобы все недочеты и недостатки они воспринимали как то, что мы преодолеваем и преодолеем. Пришли нам подробный отчет о всей работе, о людях, органах, программе, средствах и т. д…
Твои Фел[икс]
С. С. Дзержинской
[Новониколаевск[168] ] 22 января 1922 г.[169]
Зося моя!
…Здесь работы очень много, и идет она с большим трудом. Она не дает тех результатов, которых мы ожидали и к которым я стремлюсь. Чувствую, что там, в Москве, не могут быть нами довольны. Но работа здесь была так запущена, что для того, чтобы наладить все, нужно более продолжительное время, а Республика ожидать так долго не может. Итак, работаем мрачные, напрягая все силы, чтобы устоять и чтобы преодолеть все новые трудности. Конечно, вина наша – НКПС. Мы не предвидели, не обратили внимания месяца 3–4 тому назад. Правда, сюда приезжал Емшанов,[170] но ничего здесь не сделал. Я чувствую на него большую обиду. Я вижу, что для того, чтобы быть комиссаром путей сообщения, недостаточно хороших намерений. Лишь сейчас, зимой, я ясно понимаю, что летом нужно готовиться к зиме. А летом я был еще желторотым, а мои помощники не умели предвидеть.
Видишь – невеселое у меня настроение, и это, может быть, влияет на результаты моей работы и не дает мне возможности отдохнуть и избавиться от усталости. Я чувствую себя утомленным, хотя в сравнении с Москвой у меня работы меньше. Как долго я здесь останусь – не знаю. Думаю, что до марта, – раньше я выеду, если меня отзовут или если удастся довести вывозку продовольствия до нормы. Я здесь нужен, и хотя не видно непосредственных результатов, но мы проводим большую работу, и она даст свои результаты, она приостановила развал, она начинает сплачивать усилия всех в одном направлении и дает уверенность, что трудности будут преодолены. Это меня поддерживает и придает сил, несмотря ни на что… Целую вас обоих крепко.
Твой Феликс
С. С. Дзержинской
[Омск] 7 февраля
1922 г.
Зося моя дорогая!
Тебя пугает, что я так долго вынужден буду находиться здесь, возможно, что я смогу выехать в первых числах марта, не знаю, но я должен с отчаянной энергией работать здесь, чтобы наладить дело, за которое я был и остаюсь ответственным. Адский, сизифов труд. Я должен сосредоточить всю свою силу воли, чтобы не отступить, чтобы устоять и не обмануть ожиданий Республики, вибирский хлеб и семена для весеннего сева – это наше спасение и наша опора в Генуе.[171]
Не раз я доходил здесь до такого состояния, что почти не мог спать – и бессильный гнев наводил меня на мысль о мести по отношению к этим негодяям и дуракам, которые здесь сидят.[172] Они нас обманывали – здесь было совершенно пустое место. А среди масс, даже партийных, было равнодушие и непонимание того, какой грозный период мы переживаем. Нам самим нужно было заняться всем – связать между собой и с округом разрозненные части вытянутой нити сибирских дорог. Необходимо наблюдать за каждым распоряжением, чтобы оно не осталось на бумаге, необходимо было всех поднять, чтобы приняли участие в выполнении поставленной перед нами боевой задачи. Я вынужден сдерживать свой гнев, чтобы окончательно не разрушить организацию.
