Игорь Курукин - Анна Леопольдовна
Правительница утвердила указ о наградах за баталию под Вильманстрандом: солдаты и обер-офицеры получали жалованье за три месяца «не в зачет». Молодой Михайло Ломоносов в победной оде воспел новую русскую победу над давним соперником, не слишком политкорректно описывая шведские потери:
Вдается в бег побитый швед,
Бежит российской конник вслед
Чрез шведских трупов кучи бледны
До самых вилманстрандских рвов,
Без счету топчет тех голов,
Что быть у нас желали вредны.
Стигийских вод[42] шумят брега,
Гребут по ним побитых души,
Кричат тем, что стоят на суше,
Горька опять коль им беда.
За нами пушки, весь припас,
Прислал что сам Стокгольм про нас:
Дает подарок нам в неволю.
При Вильманстранде слышен треск,
Мечей кровавых виден блеск.
Ты будешь скоро равен полю,
Дерзнешь в упрямстве ежель стать.
Подумать было кратко время;
В момент Славенско храбро племя
Успело твой отпор попрать.
Последней конник вспять бежит,
Оставшей труп и стыд смердит.
К себе скоряе в дом спешите,
Скажите там приятну весть,
Какую здесь достали честь,
Добычи часть друзьям дарите.
Не Карл ли тут же с вами был?
В Москву опять желал пробиться?
Никак вам это вправду снится.
Скачите вслед; он кажет тыл.
Но сдаваться Швеция не собиралась. Русская армия одержала победу, но российское правительство столкнулось с применением пропагандистского оружия. Шведский посол в Париже граф Тессин распространял слухи, позорящие русскую армию, и кардинал де Флери выразил русскому посланнику А. Кантемиру удивление по тому поводу, что русские войска «жгут деревни и рубят людей без разбора пола и возраста». В октябре 1741 года Кантемир сообщал о необходимости опровержения «безстыдных лжей шведских министров», напечатанных в «Амстердамской газете», «к которым присовокупляют нарекание на ваше войско, что при взятии города (Вильман-странда. — И. К.) безчеловечно сожгло всех больных и пленных, запертых в домах». Политикам и дипломатам приходилось оправдываться. Рескрипты из Петербурга инструктировали Кантемира, что в качестве контраргумента нужно обвинить шведов в нарушении норм ведения войны: «…когда по разбитии неприятельского войска генерал-фельдмаршал велел по воинскому обычаю предложить чрез барабанщика капитуляцию неприятельской крепости, то шведы не слыханным образом убили этого барабанщика и, не довольствуясь этим, показывали потом белое знамя будто для сдачи, а когда с нашей стороны тревога перестала, то не только стали еще сильнее стрелять, но и две мины зажгли; поэтому-то солдаты наши так осерчали».
Вторгшиеся в русские пределы шведские отряды оставляли воззвание «главного командира и генерал аншефа над войски шведскими» Карла Левенгаупта: «Объявляю с сим всем и каждем от хвалного всероссийского народа, что королевское шведское войско токмо в том намерении в России прибыл, дабы с помощию Божиею как удоволствование о многократных несправедливостях, от чужестранного в прошедших годах царствующего в России министерство Швецию приключенных, так и надлежащая безопасность в пред нашему государству учиненна быть имела, да всероссийской народ свобожден от несносного ига и ярости, с кем вышепомянутая чюжестранная министерия для собственной своей умысле, по долгом уже времяни российских подданных досадна и утесняла, от чего де многие своему государству доброжелателные российские подданные не токмо лишились своего имения, но и жестоким да россыским образом в конечное разорение и к тому доведены, чтоб и живот им не мил был, а некоторая часть в немилостию и в ссылку послана». Генерал извещал о предстоящем освобождении от тирании министров-иностранцев и избрании законного и справедливого правительства: «…королевское шведское войско тщитца будет, дабы хвалный всероссийской народ для собственной своей благополучия и безопасности к освобождению от иностранных тягостного утеснении и безчеловечного мучительство имел свободное и волное избрание законного и справедливого государя, под которово державу всероссийской народ к жизну да имению охранен быть может…»313
«Хульный манифест» вызвал смущение в правящем кругу, задетом выпадами против «чужестранного министерства»; шведское правительство стало распространять этот документ и в других европейских странах вместе с прочими пропагандистскими материалами314. Воззвание было согласовано с Елизаветой Петровной, с которой перед войной шведские дипломаты вели тайные переговоры о пересмотре условий Ништадтского мира в обмен на военную помощь.
Бороться с «мерзостными и ругательными экспрессиями» в условиях не слишком привычной для империи свободы слова было не так-то просто. Голландские «газетиры» на всякий случай попросили у российской миссии опровержение, а потом печатали вместе и те и другие материалы — дипломаты ничего не могли поделать с частными издателями315. Прусские «ведомости» «разглашали» о мнимых шведских успехах и помещали сообщения, что русский флот якобы заперт в Кронштадте, а «в России во всех местах бунт произошел»316. Правительству пришлось рассылать через дипломатические миссии специальные «приложения», представлявшие шведов как «варваров и диких паганян», начавших войну без всяких причин, да еще вступивших в союз с «наследным врагом христианского имени» — турками317.
Как Россия не спешила в 1741 году помочь Австрии, так и у правительства Анны Леопольдовны в нужный момент не оказалось союзника. Договор с Англией, подписанный еще 3(14) апреля 1741 года, подтверждал выгодные для британцев условия торгового договора 1734 года и предусматривал взаимную помощь в случае агрессии: отправку российского корпуса из десяти тысяч пехотинцев и двух тысяч кавалеристов при угрозе английским владениям на континенте и, соответственно, английской эскадры из двенадцати кораблей в случае опасности для России на Балтике. Однако «сепаратная» статья договора освобождала английскую корону от оказания военной помощи, если флот понадобится самой Британии для отражения агрессии, и заменяла ее денежной318.
Вокруг этой статьи начались долгие споры. Уже в мае герцог Ньюкасл в Лондоне заявил русскому посланнику князю Ивану Андреевичу Щербатову: корабли у Британии есть, но не хватает матросов. Дипломат передал в Петербург, что в случае войны со шведами ожидать британскую эскадру «сумнительно» — похоже, в Лондоне сочли, что внутренняя нестабильность режима освобождает их от условий только что заключенного союза. Финч сначала сообщил русскому двору, что его правительство может предоставить только денежную субсидию, а затем попытался изменить «сепаратную статью» договора «без упоминания о деньгах взамен действительной помощи», но натолкнулся на противодействие Остермана. Андрей Иванович, собственно, настаивал не на субсидии, а на присылке британских кораблей, поскольку опасался прибытия на Балтику французского флота. Но начальник Финча государственный секретарь Уильям Стенхоуп барон Харрингтон уже в августе дал категоричный ответ: посылка английской эскадры на помощь России «решительно невозможна»319.
