Ирина Эренбург - Я видела детство и юность XX века
Если бы кто знал, как я от этого мучаюсь!
Так ждала письма от Левы, а его все нет и нет.
С тех пор, как послала ему письмо, прошло уже более месяца. Почему он не пишет? Неужели не хочет написать? Даже как товарищу по институту. А может быть, Миша прав. Когда я ему рассказала, что Лева знает, что я его люблю, то он ответил, что, возможно, он и не будет отвечать.
Завидую Насте. Искренне рада за Мишу. Ведь он давно уже любит Настеньку.
И почему я такая несчастная? Когда все вспоминаешь, то что-то давит на сердце. Бывают моменты, когда я никого не хочу видеть и только плачу и плачу.
30 декабря (число, видимо, ошибочно).Получила письмо от майора. На днях приедет в Москву, но мне что-то не хочется с ним встречаться. Хоть бы на этих днях дали работу, чтобы целыми днями сидеть занятой. Я не знаю, что со мной сегодня. Голова моя путается, я готова упасть на колени и просить и умолять пощады. Но у кого? Последние дни все спрашивают, отчего я такая печальная. А я и не подозревала, что у меня печальный вид. Я думаю, что это происходит от того, что я одна, все одна. Некому протянуть руку. Кто подходит ко мне, того не надобно, а кого бы хотела…
13 декабря.Я все эти дни ничего не записывала в этой тетрадке, потому что не хотелось писать.
Я чувствовала, что бы ни написала — все будет не то, что у меня на душе.
Я счастлива. Мне сейчас легко-легко и только изредка немного грустно.
Я получила письмо от Левы. Если бы не больная нога, то я, наверное бы, заплясала.
Лева, ты не можешь себе представить, какая это для меня радость!
В последние дни чувствовала себя плохо. Из-за ноги уже не спала несколько ночей. Все же завтра поеду на операцию.
19 декабря.14-го сделали операцию. Вынули три осколка. Сегодня уже хожу, хотя и прихрамываю.
Часто приезжали из Генштаба. Дали работу. Завтра поеду туда сама.
20 декабря.Что им от меня надо? Зачем предлагают эту работу? Ведь они отлично знают, что нервы мои сильно расшатаны.
Теперь я поняла, почему они соглашаются во всем со мной, почему исполняют все мои прихоти. Им нужен проверенный опытный работник.
Хоть бы скорее увидеть Леву, а там мне ничего не надо. Тогда я соглашусь с ними.
21 декабря.Приехали и увезли в дом НКО[195]. Оттуда выехали, и весь разговор был в меблированной квартире. Привезли нарочно, чтобы показать всю роскошь, если я только соглашусь. Предъявили кое-какие требования.
Что же делать. Пока буду стоять на своем.
Но мне сказали: или в школу, или на работу. В гражданскую не отпускают.
23 декабря.О, счастье. Неужели я увижу Леву, моего дорогого, любимого Леву?
Сегодня получила открытку. Пишет, что числа 22-го будет в Москве. Жду его, но что-то боюсь встречи.
Мне стыдно будет смотреть ему в глаза.
Все эти дни буду жить надеждой на встречу. А вдруг он не приедет? Нет, не хочу и думать об этом.
Только бы увидеть. Ведь тогда вернется радость, счастье, вернется жизнь.
От дум болит голова.
Ведь встреча произойдет скоро, а там снова думы, мечты, страдание.
Лучше уж умереть.
К чему молодость, к чему я живу, зачем у меня душа, зачем все это?
Теперь осталось мне следить за уходящим днем и вечерней звездой, заблиставшей на западе, как за уходящей моей безотрадной юностью.
27 декабря.Прошло пять дней, а Левы все нет. Наверное, не приедет. Вчера получила письмо от Полевого. Прислал свое фото. Все девчата мне завидуют, что он предлагает мне дружбу. Как многие сейчас добиваются у меня дружбы, встреч.
Но я не хочу никого. Мне бы только посмотреть на дорогого, любимого Леву, а там я снова бы уехала на задание.
Все эти дни ходила какая-то взволнованная. При каждом стуке в дверь неслась отпирать.
Но увы. Как тяжко ждать. Но что-то внутри говорит, что я должна его скоро увидеть. Всякими путями стараюсь удержаться дома, хотя бы до Нового года.
А ведь меня могут ночью забрать — патруль, — так как нет соответствующих документов. В Генштабе требуют, чтобы я перешла на казарменное положение. Но это значит, что я не буду совсем дома, а если приедет Лева, то не увижу я его.
А все же после Нового года придется выехать.
16 января.Все, что я пережила в эти дни, написать не могу. Кого ждала — приехал.
Но мне не легче. Все та же холодность. Я для него только друг. Я не знаю, что делать.
Хочется бежать и бежать. Но куда? Зачем? И какая от этого будет польза? А ведь я еще ничего не рассказала. Страшно, но все же завтра или на днях скажу.
Ведь я сама виновата, так надо и кару нести самой.
Вот уж совсем он тогда изменит обо мне мнение. Да и сейчас он уже смотрит не как раньше. В его взгляде я читаю упрек; что будет, когда узнает больше?
Как я порой жалею, что не погибла в тылу.
Как я сейчас хотела бы смерти.
20 января.Кажется, что съезд заканчивает свою работу завтра. Сегодня были на приеме у Мишаковой. Как назло, все эти дни мало бываю дома. Так хочется откровенно поговорить с Левой. Ведь он еще ничего не знает. Завтра должна все рассказать».
14 июляРешила снова вести дневник. Перечитала старое — несложная я натура, факт. С такой натурой нечего бороться.
Мы получили квартиру. Драмы в связи с этим[196].
Закончила книгу для ВОКСа[197] и перевод для Воениздата, — мало радости.
Теперь кисну и ничего не делаю. Те же слезы и, увы, все та же надежда. Откуда у человека берется такой оптимизм? Вся Украина освобождена, мы уже заняли Вильно. Скоро пойдем по Германии, а я все надеюсь тебя увидеть.
Сегодня иду во французскую миссию. Илья в Вильно.
19 августа.На новой квартире. Дом строили бабы, мужчины — воюют. Нужно много сделать. Разобрать книги, письма, рукописи.
Среди Бориных бумаг, случайно не сожженных Настей, я нашла письмо Бори первой его жене — Ирине Смирновой. Он рассказывал мне, как, женившись на этой балерине, размечтался о семейной жизни, о путешествиях с Ириной. Они прожили вместе месяца три. Она перевезла в его комнату свой шкаф, который забрала, когда они разошлись. Из его осторожных вопросов я поняла, как он боялся, что я не выдержу испытания путешествиями.
Почему-то я не ревновала его к Арише, хотя знала, что она красивая и Боря продолжает с нею видеться. От Бори я узнала, что Ариша вышла замуж за К. С., родила мальчика, который болел и вскоре умер. Боря его хоронил. За крошечным гробиком шел один Боря. Мальчик никому не был нужен, а бедный «жираф» его жалел. Борина доброта и благородство меня всегда поражали.