Анатолий Максимов - Операция «Турнир». Записки чернорабочего разведки
Через несколько дней я уже был в Москве, приступил к работе, но уже скоро почувствовал, канадская спецслужба не выпускает меня из вида…
…В день прилета в Москву я созвонился с моим коллегой Александром Васильевичем, который курировал меня на повседневном уровне работы по мероприятию. Он жил рядом. Предполагалось, что канадцам адрес моей квартиры неизвестен, но меры предосторожности все же были предприняты — из аэропорта могли и проследить.
Поздно вечером во время прогулки с любимицей его семьи пуделем Жулькой Александр Васильевич встретился со мной. Я кратко изложил ход выполнения задания.
На следующее утро мы доложили начальнику управления «К» ПГУ результаты работы в Канаде. Калугин к этому времени стал начальником внешней контрразведки Главка. Он внимательно выслушал наш доклад. Я чувствовал доверие руководства на всех уровнях. За ним обозначалось право на самостоятельность.
Несколько дней я корпел над отчетом, избрав уже апробированный стиль изложения — стенограммы бесед. Они заняли почти сорок страниц. На основе отчета нужно было готовиться к очередному раунду, место и время которого пока не определено. Правда, условия связи с канадцами были вполне конкретными и давали возможность вызвать их на встречу по нашей инициативе.
В ближайшую задачу входила работа с канадцами вне пределов Союза. Такое условие ставилось без указания причин, а ведь так хотелось вывести их на нашу территорию и поработать в условиях, когда и «стены помогают».
Но такие мысли мне в беседах с канадцами запрещали даже высказывать, более того — решительно отвергать всякую попытку с их стороны организовывать контакты со мной в нашей стране. Я думал: значит, не наступило время.
Как ни странно, но во мне после работы по операции «Турнир» в самой Канаде пришло некоторое самоуспокоение. Мне казалось, что уже на этом этапе кое-что сделано и я главные усилия могу переводить на работу по линии НТР.
Однако я уже был не властен над собой: «Турнир» захватил меня целиком. Детали операции стали преследовать меня даже по ночам, возбуждая желание довести дело с «вербовкой» до логического конца. Ведь конечной целью было проникновение в агентурную сеть противника, возможно — американской спецслужбы.
И вот однажды в размышлениях о будущем операции «Турнир» появилась шальная идея: а что, если повернуть ее в русло операции «Возмездие»? Причиной тому была «свежая рана» у нашей разведки от предательства в Англии.
Ущерб для КГБ измена Лялина дала весьма ощутимый. Английская контрразведка, видимо, убедила правительство Англии в необходимости высылки из страны более ста сотрудников разведки под прикрытием различных ведомств в этой стране, обвинив их в шпионаже. Однако несколько десятков этих ста не были кадровыми сотрудниками КГБ или ГРУ. Просто контрразведка сталкивала лбами органы госбезопасности с людьми из МИДа, торгпредства и других советских организаций. Массовая высылка разведчиков настолько потрясла лондонские резидентуры КГБ и ГРУ, что фактически до начала «перестройки» в середине восьмидесятых годов эта «точка» так и не смогла эффективно работать. Так закатилась былая слава колыбели знаменитой «Кембриджской пятерки», в которой блистал агент КГБ экстракласса Ким Филби.
После бегства Лялина на Запад генеральный прокурор Великобритании предъявил ему обвинение в работе на территории страны по организации диверсий и «подготовке ликвидации лиц, которые считаются врагами СССР». Оперсоставу разведки было известно и то, что Лялин оказался в положении лица, которого наш военный трибунал заочно приговорил к расстрелу.
И вот эта шальная мысль стала меня терзать — Лялина можно, ликвидировать, используя в качестве канала подхода к нему, если «завербованный» канадцами Максимов уйдет на Запад.
Что двигало мною? Профессиональная гордость за возможность реализации справедливой акции.
Мне помнилось, что чекисты двадцатых и тридцатых годов неоднократно использовали внедрение наших разведчиков в ряды членов контрреволюционных организаций для ликвидации руководящих и активных в антисоветском рвении сотрудников. В шестидесятых годах стала известна одна из таких акций с «предателем» Тойво Вяйнэ, который за «пособничество» противнику в двадцатые годы был «арестован», «судим» и «расстрелян». Я видел этого человека по телевидению, когда он рассказывал о своей дальнейшей судьбе: погранзаставы и уход на пенсию с должности начальника погранотряда в Анапе.
Судьба чекиста глубоко запала мне в душу и была воспринята мною, как акция большой эффективности и доверия в нашей работе.
В вопросе жизни и смерти я был продуктом своей эпохи. Война, вечная борьба с врагами Отечества, разоблачающие сведения об аморальных действиях спецслужб Запада, в числе акций которых был не один случай физического уничтожения противников. Жертвами становились мои коллеги-разведчики.
«Дело Лялина» — чуждое мне до омерзения человеческое действие — измена. Я учился с Лялиным в разведывательной школе под Москвой. Он был также из моряков, только гражданских. Мы не дружили, но в стенах школы общались. То, что сделал Лялин, — это ущерб государству, Родине, присяге, чести офицера, всем профессионалам разведки. И был приговор трибунала, официально лишавший его права на жизнь.
Я и сегодня верю в справедливость самой высшей меры предателям. Это мнение разделяют большинство моих коллег. В этой вере «не предай» и «не убий» равнозначны. Но я их понимаю так: «Не предашь — не будешь убит!»
Вот с этой идеей я и обратился к куратору по «Турниру» Александру Васильевичу, изложив ее суть на бумаге. Мой коллега уточнил мотивы такого моего предложения и сказал, что доложит «предложение о судьбе Лялина» начальнику управления внешней контрразведки, то есть Калугину. Затем я несколько раз получал ответ, что предложение рассматривается. На том дело и закончилось.
В девяностых годах я узнал, что канадская операция по вербовке меня и работе в дальнейшем была названа «Золотая жила», а в среде канадских контрразведчиков я проходил под кличкой «Аквариус».
«Орднунг ист орднунг!»
Визит в ФРГ планировался в первую очередь в интересах операции «Турнир», но знали об этом только посвященные. Внешне это выглядело как работа по линии НТР.
К этому времени с позиции Внешторга я начал изучение и разработку одной западногерманской инженерной компании в Ганновере, основной продукцией которой было оборудование для производства сверхтонких полимерных пленок шестиметровой ширины и повышенной прочности. Пленка имела многоцелевое назначение: как основа для фотопленок, для изготовления комплектующих изделий в электронике, шла на нужды космоса и военных.
