Аквариум. Геометрия хаоса - Кушнир Александр Исаакович

«Я буду выпускать этот альбом специальным способом, — поделился планами Сергей. — Создам компанию “Анубис Рекордс” и буду изготавливать на ней штучные экземпляры. Просто нарезать… За десять долларов покупаю матрицу, иду к друзьям и перегоняю один экземпляр. От руки расписываю конвертики — пятьдесят экземпляров именных и сто экземпляров — тираж. Я же не собираюсь на этом зарабатывать. Мне главное, чтобы работа не пропала».

«То есть это будет чисто культурологическая акция?» — слегка опешив, переспросил я. «Чисто…» — подтвердил Капитан.

Это было последнее слово, которое я услышал от Курёхина. Через три месяца его забрали в больницу, где врачи диагностировали саркому сердца. Выпустить этот альбом Сергей так и не успел.

Сейчас мне кажется, что после записи «Детей декабря», в которой Курёхин принимал участие, его дух ещё долгие десять лет продолжал витать над «Аквариумом». И служил своеобразным индикатором — мол, а что сказал бы о новых песнях Капитан? После внезапной смерти Сергея и создания Гребенщиковым эпитафии «Капитан Белый Снег» эта незримая нить куда-то пропала. Наверное, просто улетела в небеса…

После прорывных альбомов «Навигатор» и «Снежный лев» Гребенщикова потянуло на экспериментальную музыку. Подходящий материал присутствовал — это были опыты раннего «Аквариума», о которых БГ вспомнил, находясь в Англии на отдыхе. Ему была необходима перезагрузка, и он арендовал для семьи домик на побережье, где в течение полугода занимался творческой медитацией. Из пучин подсознания лидер «Аквариума» вынырнул вместе с полузабытыми мелодиями семидесятых, из которых можно было лепить всё что угодно — с учётом того, что на дворе стоял 1996 год, самый расцвет трип-хопа, брейк-бита и культуры сэмплов.

«У нас был старый долг длиной в двадцать пять лет, и долг этот нужно было вернуть, — комментировал идею сессии Гребенщиков. — Просто оказалось, что вокруг нас ничего не изменилось, и мы решили записать альбом, состоящий из песен, которые всё это время лежали непонятно где, и с ними можно было как-то поиграть».

Матерый авангардизм БГ способствовал типично аквариумовской концептуальности в деле обновления реликвий. Название «Гиперборея» возникло из воздуха в процессе работы над этой «лавкой древностей». Оно будоражило воображение и перекликалось с героическими сагами в духе Роберта Грейвса и Майкла Муркока.

Фундамент нового альбома покоился на шести архивных композициях, а на второй стороне развернулось монументальное пятнадцатиминутное полотно «Магистраль», выстроенное не то как современная мантра, не то как рок-опера — с увертюрой, бурным развитием и продуманным финалом. Мощные рок-н-роллы «Люди, пришедшие из можжевельника» и «Духовный паровоз» выглядели как колонны классического здания, подчёркивающие эклектичность этого опуса. И наконец, в качестве виньеток Борис решил использовать ретро-романс «Ария казанского зверя» и неземной красоты песню «Ангел дождя»: «Ежели в доме расцвёл камыш — значит, в доме разлом, / А ежели череп прогрызла мышь — время забыть о былом».

Изначально предполагалось, что альбом будет записываться в Лондоне, но потом представители «Триария» заявили, что «денег нет и не будет». Подробности мне неизвестны — знаю только, что лейбл обанкротился, а его идеолог, переиздавший бэк-каталог «Аквариума», уже много лет не живёт в России.

Это значило, что об английских сессиях можно надолго забыть. В итоге «Гиперборею» решили делать на питерской студии «Добролёт» — на средства, взятые в кредит главой фирмы Solyd Records Андреем Гавриловым. Но по ряду причин работа там не сложилась, и вскоре музыканты перекочевали на «Мелодию». Звукоинженером в этом акустическом пространстве служил Александр Докшин, с которым группа уже сотрудничала на альбоме «Кострома Mon Amour». Незадолго до этого он закончил запись дебютного альбома Deadушек и полностью растворился в атмосфере индастриала, электропанка и глобальной работы с компьютерами. Это было именно то, что искал Гребенщиков.

«По своей сути это был почти инструментальный альбом, — уверял меня Докшин. — И никого особенно не смущало, что к жизни эти композиции никакого отношения не имели. Мы сделали огромное количество наложений духовых, струнных инструментов, массу реверсированных звуков, использовали шумы из “Библиотеки ВВС”… Насколько я помню, такого ни у кого в стране ещё не было».

Свобода аранжировок и композиционных структур разрослась до неприличия. К примеру, «Магистраль» представляла собой восьмичастную сюиту, в которой использовались как радиосэмплы, так и хористы, исполнявшие безумные тексты — с музыкой в духе произведений Рахманинова. О том, чтобы воспроизвести это психоделическое раздолье на концертах, не могло быть и речи.

«Мы попали в ситуацию битловской пластинки Revolver — записывали альбом, который на сцене сыграть было невозможно, — заметил тогда Гребенщиков. — Зато в результате получилась очень красивая игрушка-фэнтези».

Так случилось, что ещё в Англии Бориса Борисовича крепко зацепила модная эстетика, которую проповедовали электронщики из Future Sound of London.

«Нам хотелось добиться совмещения оркестрового рока с мощными компьютерными импульсами, — пояснял Сакмаров. — И выяснилась странная вещь: все в группе понимают, что это, но никто не знает, как именно это делать».

А дальше началась старинная игра в качели, когда в тупиковой ситуации все начинают перекладывать вину друг на друга. Ещё вчера музыкантам казалось, что после двух сессий в Лондоне они знают о студийной работе практически всё, но на практике выяснилось, что это не так.

Докшин с недоумением вспоминал, как в студию приходил Гребенщиков и говорил одновременно про звучание Future Sound of London и Джими Хендрикса. Идея, с которой носился тогда БГ, выглядела прямо-таки неуправляемой стихией. В итоге на пике разногласий Борис взял паузу и мотнулся «почистить голову» в Катманду, а музыкантам было предложено закончить проект самостоятельно. Вернувшись и прослушав полученные варианты, Гребенщиков пришёл в тихую ярость.

«Ребята, мы делаем совсем не то» — и эта сказанная сквозь зубы фраза означала не только экспертную оценку. К примеру, гитара Лёши Зубарева получалась слишком лёгкой, а барабаны Юры Николаева, наоборот, казались слишком тяжёлыми. К концу сессии они заметно полегчали, а местами — исчезли совсем. Их попросту решили стереть…

«“Гиперборея” — очень странный альбом, который уничтожил группу окончательно, — признавался позднее Сакмаров. — Во-первых, сама мотивация выглядела неубедительной, и зачем он нужен был Борьке, мне непонятно. Во-вторых, все песни были старыми, а когда Гребенщиков не очень трепетно относится к реализации материала, он пускается в разнообразные аранжировочные эксперименты. В итоге процесс записи оказался изнурительным и иррациональным».

Так получилось, что альбом писался очень много месяцев, но при этом у всех сохранилось ощущение какого-то недоделанного домашнего задания.

«Меня повергали в уныние моменты взаимного нежелания идти навстречу друг другу, — вспоминал скрипач Андрей Суротдинов. — Причём с обеих сторон была, что называется, коса на камень. И никакие попытки договориться ни к чему не приводили».

Возможно, причина заключалась в том, что БГ хотелось одного, Зубарев мечтал о другом, а Сакмаров — о третьем. В итоге все человеческие ресурсы оказались израсходованы, а цель так и не была достигнута.

«Все трения возникали из-за отсутствия продюсера, — был уверен Зубарев. — Гребенщиков как продюсер не дотягивал до себя как поэта, и, как следствие, в области звука у нас творился полный бардак».

Неудивительно, что результат получился компромиссным и неоднозначным. В текстах не было ни отчаяния, ни рефлексии, ни «особенного» настроения. Я не знаю, сколько именно пластинок удалось продать фирме Solyd Records, но идеальный слушатель «Гипербореи» представлялся мне глубоко вымышленным персонажем. Словно герой любимой Борисом рок-оперы Jesus Christ Superstar.