Владимир Ленин (Ульянов) - Полное собрание сочинений. Том 2. 1895–1897
Эта специфическая точка зрения Сисмонди проглядывает даже среди его рассуждений об «ассоциации» вообще. «Я желаю, – говорит он, – чтобы собственность на мануфактуры (la propriété des manufactures) была разделена между большим числом средних капиталистов, а не соединялась в руках одного человека, владеющего многими миллионами…» (II, 365). Еще рельефнее точка зрения мелкого буржуа сказалась в такой тираде: «Нужно устранить не класс бедных, а класс поденщиков; их следует вернуть в класс собственников» (II, 308). «Вернуть» в класс собственников – в этих словах вся суть доктрины Сисмонди!
Разумеется, Сисмонди должен был сам чувствовать неосуществимость своих благопожеланий, чувствовать резкий диссонанс между ними и современной рознью интересов. «Задача соединить снова интересы тех, кто участвует вместе в одном и том же производстве (qui concourrent à la même production)… без сомнения, трудна, но я не думаю, чтобы эта трудность была так велика, как предполагают» (II, 450) [149]. Сознание этого несоответствия своих пожеланий и чаяний с условиями действительности и их развитием вызывает, естественно, стремление доказать, что «еще не поздно» «вернуться» и т. п. Романтик пытается опереться на неразвитость противоречий современного строя, на отсталость страны. «Народы завоевали систему свободы, в которую мы вступили (речь шла о падении феодализма); но в то время, когда они разрушили ярмо, которое они так долго носили, трудящиеся классы (les hommes de peine – представители труда) не были лишены всякой собственности. В деревне они в качестве половников, чиншевиков (censitaires), арендаторов владели землей (ils se trouvèrent associés à la propriété du sol). В городах в качестве членов корпораций, ремесленных союзов (métiers), образованных ими для взаимной защиты, они были самостоятельными промышленниками (ils se trouvèrent associés à la propriété de leur industrie). Только в наши дни, только в самое последнее время (c'est dans ce moment même) прогресс богатства и конкуренция ломает все эти ассоциации. Но эта ломка (révolution) еще наполовину не закончена» (II, 437).
«Правда, только одна нация находится теперь в этом неестественном положении; только в одной нации мы видим этот постоянный контраст мнимого богатства (richesse apparente) и ужасной нищеты десятой доли населения, вынужденной жить на счет общественной благотворительности. Но эта нация, столь достойная подражания в других отношениях, столь ослепительная даже в своих ошибках, соблазнила своим примером всех государственных людей континента. И если эти размышления не смогут уже принести пользы ей, то я окажу, по крайней мере, думается мне, услугу человечеству и моим соотечественникам, показывая опасности того пути, по которому она идет, и доказывая ее собственным опытом, что основывать политическую экономию на принципе неограниченной конкуренции – это значит приносить в жертву интерес человечества одновременному действию всех личных страстей» (II, 368) [150]. Так заканчивает Сисмонди свои «Nouveaux Principes».
Общее значение Сисмонди и его теории формулировал отчетливо Маркс в следующем отзыве, дающем сначала очерк тех условий западноевропейской экономической жизни, которые породили такую теорию (и притом породили именно в ту эпоху, когда капитализм только еще начинал создавать там крупную машинную индустрию), а затем и оценку ее [151].
«Средневековое мещанство и сословие мелких крестьян были предшественниками современной буржуазии. В странах, менее развитых в промышленном и торговом отношениях, класс этот до сих пор еще прозябает рядом с развивающейся буржуазией.
В тех странах, где развилась современная цивилизация, образовалось – и как дополнительная часть капиталистического общества постоянно вновь образуется – буржуазное среднее сословие (которое колеблется между пролетариатом и буржуазией). Но конкуренция постоянно сталкивает принадлежащих к этому классу лиц в ряды пролетариата, и они начинают даже предвидеть приближение того момента, когда, с развитием крупной промышленности, они совершенно исчезнут, как самостоятельная часть современного общества, и в торговле, мануфактуре и земледелии заменятся надзирателями и наемными служащими.
В таких странах, как Франция, где крестьянство составляет гораздо более половины всего населения, естественно было появление писателей, которые, становясь на сторону пролетариата, прикладывали к капиталистическим условиям мелкобуржуазную и мелкокрестьянскую мерку и защищали дело рабочих с мелкобуржуазной точки зрения. Так возникло мелкобуржуазное социальное учение. Сисмонди стоит во главе этого рода литературы не только во Франции, но даже и в Англии.
Это учение прекрасно умело подметить противоречия современных условий производства. Оно разоблачило лицемерный оптимизм экономистов. Оно указало на разрушительное действие машинного производства и разделения труда, на концентрацию капиталов и поземельной собственности, на излишнее производство и кризисы, на неизбежную гибель мелкой буржуазии и крестьянства, на нищету пролетариата, анархию в производстве, вопиющие несправедливости в распределении богатства, на разорительную промышленную войну наций между собой, разложение старых нравов, старых семейных отношений и старых национальностей [152].
Положительная сторона требований этого направления заключается или в восстановлении старых способов производства и обмена, а вместе с ними старых имущественных отношений и старого общественного строя; или же оно стремится насильственно удержать современные способы производства и обмена в рамках старых имущественных отношений, которые они уже разбили и необходимо должны были разбить. В обоих случаях оно является реакционным и утопическим одновременно.
Цеховая организация промышленности и патриархальное сельское хозяйство являются последним его словом» [153] {65}.
Справедливость этой характеристики мы старались показать при разборе каждого отдельного члена в доктрине Сисмонди. Теперь же отметим лишь курьезный прием, употребленный здесь Эфруси в завершение всех промахов в его изложении, критике и оценке романтизма. Читатель помнит, что в самом начале своей статьи (в № 7 «Р. Б—ва») Эфруси заявил, что причисление Сисмонди к реакционерам и утопистам «несправедливо» и «неправильно» (I. с, стр. 138). Чтобы доказать такой тезис, Эфруси, во-первых, ухитрился обойти полным молчанием самое главное, именно связь точки зрения Сисмонди с положением и интересами особого класса капиталистического общества, мелких производителей; во-вторых, при разборе отдельных положений теории Сисмонди, Эфруси частью представлял его отношение к новейшей теории в совершенно неправильном свете, как мы это показали выше, частью же просто игнорировал новейшую теорию, защищая Сисмонди ссылками на немецких ученых, которые «не ушли дальше» Сисмонди; в-третьих, наконец, Эфруси пожелал резюмировать оценку Сисмонди таким образом: «Наш (!) взгляд на значение Симонда де Сисмонди, – говорит он, – мы можем (!!) резюмировать в следующих словах» одного немецкого экономиста («Р. Б.» № 8, стр. 57), и дальше цитируется отмеченный выше отрывок, т. е. только частичка характеристики, данной этим экономистом, причем отброшена именно та часть, где выясняется связь теории Сисмонди с особым классом новейшего общества, и та часть, где окончательный вывод гласит о реакционности и утопизме Сисмонди! Мало этого. Эфруси не ограничился тем, что выхватил частичку отзыва, не дающую никакого понятия о целом отзыве, и, таким образом, представил в совершенно неверном свете отношение этого экономиста к Сисмонди. Он пожелал еще прикрасить Сисмонди, как будто бы оставаясь лишь передатчиком взглядов того же экономиста.
