Робин Брюс Локкарт - Сидней Рейли: шпион-легенда XX века
С полной верой в свою дипломатическую неприкосновенность я заснул спокойным, крепким сном. Когда я проснулся, было уже светло, около восьми часов утра. Поезд подходил к Петрограду. В моем путешествии наступил самый критический момент.
Опасность, что меня могут опознать и арестовать в Петрограде, была большей, чем в Москве. Здесь меня знали сотни людей, и каждый из них случайно мог оказаться на вокзале. Меня могли также опознать пассажиры поезда, среди которых, несомненно, было много агентов ЧК. Кроме того, петроградская ЧК могла поставить у выхода с вокзала специального человека, знавшего меня в лицо.
Русская пословица говорит: «У страха глаза велики». Мои глаза в то утро достигли максимальной величины.
Опыт только что прошедшей ночи говорил, что чем ближе я буду держаться моего спутника, тем в большей безопасности я буду находиться.
Я спросил, куда он намерен отправиться с вокзала. Оказалось, что он едет прямо в германское консульство, а на вокзале его должен встретить немецкий солдат, чтобы принять посольскую почту из Москвы.
Я облегченно вздохнул. Все трудности неожиданно оказывались преодолимыми.
Едва поезд остановился на Николаевском вокзале, как к нашему вагону подбежали двое германских солдат. Не думаю, чтобы за все время войны какой-нибудь британский офицер так радовался виду германских солдат, как я в этот день.
На перроне благодаря искусному маневру с моей стороны мы образовали небольшой кортеж: солдаты с багажом впереди, а мы за ними.
Я надвинул шляпу на самые глаза и поминутно подносил руку к лицу, как бы поглаживая подбородок. Через контрольный пункт, где все пассажиры подвергались осмотру, мы прошли беспрепятственно. Произнесенные мною слова «германское посольство» и присутствия двух немецких солдат было достаточно, чтобы обеспечить нам свободный пропуск.
По лестнице мы спустились с вокзала на Николаевскую площадь, где немца ждал автомобиль. Я обменялся с ним любезностями, он еще раз поблагодарил меня за сыр, и мы дружески расстались.
Через четверть часа я уже был на Лиговке и шел на квартиру одного из своих друзей. Я был уверен, что по крайней мере несколько дней меня никто не побеспокоит.
Глава 6
Глядя на себя в зеркало, я был вполне удовлетворен переменой в моей наружности. Никто не мог бы теперь меня узнать. Борода была ужасна и придавала моему облику настоящий разбойничий вид. Отпустив волосы, я решительно отказался от культурного обычая умываться. Если прибавить к этому грязную одежду и дырявые сапоги, то, собственно говоря, мой внешний вид не мог вызвать на улице подозрения даже у самого бдительного чекиста.
Теперь надо было выбраться из России как можно скорее. Миссия, возложенная на меня, кончилась полной неудачей. О восстановлении петроградской организации нечего было и думать. Советское правительство приговорило меня к смерти и объявило вне закона. Это значило, что всякий мог убить меня безнаказанно, где бы меня ни встретил. Другими словами, мое пребывание в России было бесполезно для дела и ежедневно подвергало меня смертельной опасности.
Выбраться из России можно было двумя путями.
Можно было сесть на поезд на Финляндском вокзале в Петрограде и перейти границу близ Выборга. Финны всегда были готовы помочь беглецам, но красные патрули не дремали.
Второй путь пролегал через пограничный мост в Белоострове. Здесь необходима была крупная взятка пограничному комиссару и часовому на мосту.
К счастью, денег у меня было достаточно. Миллионы из дома в Шереметьевском переулке удалось спасти, и, хотя эвакуация моих агентов из Москвы стоила дорого, у меня осталась еще значительная сумма.
Я решил использовать второй вариант. Волна террора, последовавшая за убийством Урицкого, уже улеглась. Пятьсот арестованных были расстреляны, и большевики заявили, что аналогичные репрессивные меры будут приняты и в будущем в случае новых покушений. По-видимому, ЧК уже стало известно, что я перебрался из Москвы в Петроград. Но массовые обыски прекратились, и жизнь в Петрограде начинала входить в свое обычное русло.
Я решил проверить, действительно ли моя внешность стала неузнаваемой. В Петрограде у меня было много друзей. Как и в Москве, я часто менял в Петрограде места ночевок. Это было необходимо для того, чтобы не возбуждать подозрений у домовых комитетов. О всех непрописавшихся жильцах домовые комитеты немедленно доносили в ЧК. Это грозило не только мне, но и людям, давшим мне приют.
У меня было ощущение, что все глаза в Петрограде устремлены на меня. Мне казалось, что все за мной следят. Я был уверен, что меня узнают и арестуют. Прекрасно, в кармане у меня был заряженный кольт. Я отправлю по крайней мере полдюжины людей на тот свет, прежде чем пущу последнюю пулю себе в голову. Живым я в руки им не дамся.
Постепенно я свыкался с моей новой внешностью и успокаивался. Я не отваживался днем показываться на улицах и выходил сначала только по вечерам. Но так как время шло и никто меня не узнавал, я начал появляться на более людных улицах в любое время дня. Мимо меня проходили знакомые люди, не замечая меня. Я со своей стороны старался не привлекать их внимания.
Однажды, проходя по Невскому проспекту, я встретил человека, который смутно был мне знаком. Он, кажется, тоже узнал меня. Я ускорил шаг, но тотчас же опять услышал его шаги за спиной.
Мое сердце учащенно забилось. Осторожный голос шепнул над моим ухом:
– Сидней Георгиевич!
Я, не оборачиваясь, продолжал быстро идти вперед, но он продолжал шептать:
– Не бойтесь, с вами говорит друг!
Он дал мне адрес дома на Каменноостровском проспекте и прибавил:
– Буду ждать вас там через полчаса.
Я не ответил и не обернулся. Что это, ловушка? Идти или не идти? Я решил рискнуть. Если бы человек был врагом, он поднял бы шум тут же, на улице. Как бы там ни было, меня узнали. Надо выяснить, чего он от меня хочет. Я повернул на Каменноостровский проспект и постучал в дверь указанного мне дома.
Меня впустил тот самый человек с Невского и ввел в бедную, почти лишенную обстановки комнату. Обернувшись ко мне, он сощурил глаза и долго вглядывался в мое лицо.
– Борода очень изменила вас, Сидней Георгиевич, – объявил он. – Даже близкий друг не узнал бы вас.
– Поэтому я ее и отпустил. Но может быть, вы скажете мне, кто вы такой?
– Я тот, кто мешал этой бороде расти, Сидней Георгиевич. Разве вы меня не помните?
– Парикмахер! – воскликнул я. – Александр, который брил меня у Моля!
На столе мгновенно запыхтел самовар, и мы, довольные друг другом, расположились пить чай.
– Не понимаю, зачем вы приехали в Россию, Сидней Георгиевич, – говорил Александр. – Вы думаете, я приехал бы сюда сейчас, если бы жил где-нибудь в другом месте?
