ЭДУАРД КУЗНЕЦОВ - Дневники
Юрий Федоров:
Размышляя о том, что мы совершили, я убедился, что у нас была единственная цель – покинуть СССР. Ни у кого не было цели вредить СССР. Считаю, что нами были приняты все меры, чтобы обезопасить жизнь летчиков. Я признаю себя виновным лишь в попытке нарушить государственную границу и готов за это нести ответственность, но по совести виновным себя не считаю – ничего не совершил. Обвинитель не поскупился на сроки, но знает ли он, что значит хотя бы три года в лагере… Речь общественного обвинителя направлена против захвата самолета и с ней можно согласиться. Что касается револьвера, то он был взят на случай финляндского варианта. С антисоветскими убеждениями я расстался еще в лагере. Идя же на захват самолета, мы не подозревали, что кто-то из нас более виноват, а кто-то менее. Каждый делал, что мог. Вдруг оказалось, что во всей акции больше всех виноваты Дымшиц и Кузнецов. Дымшиц по крайней мере собирался пилотировать самолет, но не могу понять, почему Кузнецов вдруг оказался виновнее всех нас остальных. В отношении возможных последствий я могу сказать, что раз уж акция не состоялась, то не стоит и гадать о том, как бы она прошла. Прошу суд проявить милосердие к Кузнецову и Дымшицу. Хочу подчеркнуть: я сам настоял на своем участии, а Мурженко привлечен мною даже вопреки желанию Кузнецова.
Анатолий Альтман:
Граждане судьи, я обращаюсь к вам с просьбой сохранить жизнь Кузнецову и Дымшицу и назначить минимальное наказание единственной среди нас женщине – Сильвии Залмансон. Я выражаю глубокое сожаление, мне искренне жаль, что я и мои товарищи оказались на этой скамье. Надеюсь, что суд найдет возможным наказать нас не очень сурово. Я не имею возможности отвести от себя наказание за участие в преступлении, но одно обстоятельство вызывает у меня недоумение. Дело в том, что в 1969 г. я подавал заявление на выезд в Израиль, т.е. хотел изменить родину. В том случае мое желание вызвало ко мне презрение и только, а в настоящем случае – суд. Мое недоумение не праздное, потому что речь идет об изоляции, о лишении свободы и о боли наших близких. Я родился в советское время и всю жизнь провел в советской стране. Классовую сущность сионизма я не успел изучить, но я хорошо знаю, что народы и страны в разные времена переживают различные политические состояния и не становятся от этого хуже или лучше. Сегодня, в день, когда решается моя судьба, мне прекрасно и тяжело. Я выражаю надежду, что Израиль посетит мир. Я шлю тебе сегодня поздравления по этому поводу, моя земля. Шолом-Алейхем! Мир тебе, земля Израиля!
Лейб Хнох:
Граждане судьи, я прошу проявить милосердие к двум нашим товарищам и снисхождение к единственной среди нас женщине. Я могу только еще раз сказать, что мои действия не были направлены против государственной безопасности СССР. Моя единственная цель – жить в государстве Израиль, который я давно считаю родной страной, страной, где в свое время возник мой народ как нация, где было и развивается сейчас еврейское государство, еврейская культура, где говорят на моем родном языке, где живут мои родные и близкие. Никаких антисоветских взглядов у меня нет. Два свидетеля неправильно истолковали мои взгляды. Очевидно, они живут в тех районах СССР, где евреи не обращаются в ОВИР. И тот и другой говорили суду, что я не касался сущности социалистического строя. Моя единственная цель – жить в Израиле, истинной родине евреев.
Борис Пенсон:
На протяжении всего следствия я давал показания о своих намерениях, и напрасно гражданин прокурор утверждает, что я их якобы изменил, это не так. Просто первые дни я совсем не давал показаний, а дав их, уже не изменил. Я все время сомневался в успехе, и в том, стоит ли такое делать вообще. Но велико было желание сделать счастливой свою семью, и я не понимал степени риска, я все же пошел на это. Однако, оказавшись в лесу, я решил уйти, но не успел, нас арестовали. Я прошу суд учесть, что я раскаиваюсь в своих действиях – надо было добиваться отъезда законным путем, хотя организация, которая этим занимается, не оставляет никакой надежды на выезд в Израиль. Я готов нести ответственность за то, что не совершил. Прошу учесть суд, что у меня престарелые родители. Прошу у суда снисхождения для Сильвии Залмансон и милосердия к Кузнецову и Дымшицу.
Мендель Бодня:
Прошу суд о милосердии и снисхождении. Я только хотел увидеться со своей матерью. Прошу суд учесть, что я обещал впредь никогда не преступать закон.
**********
Судебная коллегия Ленинградского городского суда приговорила:
Дымшица М.Ю. – к высшей мере наказания – смертной казни – с конфискацией имущества.
Кузнецова Э.С. – к высшей мере наказания – смертной казни – без конфискации имущества за отсутствием такового. Признать особо опасным рецидивистом.
Менделевича И.М. – к 15 годам строгого режима без конфискации имущества за отсутствием такового.
Федорова Ю.П. – к 15 годам особого режима без конфискации имущества за отсутствием такового. Признать особо опасным рецидивистом.
Мурженко А.Г. – к 14 годам особого режима без конфискации имущества за отсутствием такового. Признать особо опасным рецидивистом.
Хноха Л.Г. – к 13 годам строгого режима без конфискации имущества за отсутствием такового.
Альтмана А.А. – к 12 годам строгого режима без конфискации имущества за отсутствием такового.
Залмансон С.И. – к 10 годам строгого режима без конфискации имущества за отсутствием такового.
Пенсона Б.С. – к 10 годам строгого режима с конфискацией имущества. (У Пенсона в самом начале предварительного следствия были изъяты в качестве личного имущества все его картины, этюды и рисунки).
Залмансона И.И. – к 8 годам строгого режима без конфискации имущества за отсутствием такового.
Бодню М.А. – к 4 годам усиленного режима без конфискации имущества за отсутствием такового.
После оглашения приговора раздались аплодисменты «общественности» и крики родственников: «Фашисты! Как вы смеете аплодировать смертным приговорам!», «Молодцы», «Держитесь!», «Мы с вами!», «Мы ждем вас!», «Мы будем в Израиле!», после чего аплодисменты прекратились.
**********
Общественные выступления после процесса.
27 декабря председателю Президиума Верховного совета СССР Н.В. Подгорному направили письмо В.Н. Чалидзе, А.С. Вольпин, А.Н. Твердохлебов, Б.И. Цукерман и Л.Г. Ригерман. Они просили не допустить убийства Кузнецова и Дымшица. Отпустить всех, кто хочет уехать. Признать право евреев на репатриацию.
