Мирослав Дочинец - Вечник. Исповедь на перевале духа
Звенела, точно комар, в последний вечер тягучая грустная мелодия Эллады. Ее порождал соленый песок, тысячелетиями пересыпающийся по камням, и пожухший тростник, в который дует ветер. Это песня Пенелопы, которая топит глаза в необозримости моря, ища силуэт знакомого паруса.
И я в последний раз отряхнул с ног рыжие песчинки, а с плеч эгейскую соль и сказал Криту:
«Бывай здорова, колыбель, которая рождает богов и превращает людей в героев, а слепых делает Гомерами, открывающими народам глаза! Спасибо, веселый Минотавр, за то, что подарил мне еще один лабиринт земного опыта»...
Пока идешь, ты в дороге. Даже тогда, когда точно не знаешь, куда идешь. Но иди. Ибо это твоя дорога. Дорожи дорогой. Ибо только она может вывести на Путь.
Когда не знаешь, куда идти и зачем, остановись. Вытяни вперед руки - и иди. Теперь ты видишь, куда идти. Ты снова в дороге. И это главное - быть в дороге.
Когда не знаешь, что делать - встань и иди. Это уже работа. Среди людей, меж деревьями, между мыслями найдется твое предназначение, потребность в твоем присутствии.
Как тайно вывезли меня в Грецию, так же в тайной каютке привезли назад - в Мариуполь-Жданов.
Свинцовые тучи теснили ободранные бараки. Я сошел на загаженный, ухабистый берег и почувствовал, как выветривается из меня накопленное за прошедшие месяцы тепло. Под бетонным укрытием продавал цветы грузин. Ветер дергал мутный купол клеенки, под которым прозябали гвоздики и горела свеча. Для тепла.
«Собачий холод, кацо, - кивнул мне несчастный торговец. - А в моей Колхиде сейчас созревает хурма.
Нежный и сладкий, как губы девушка. И почему нас так гонит по миру судьба-злодейка?»
«Потому что наша жизнь - копейка», - сказал я, вспомнив колымскую присказку.
Грузин скалил ряды белых зубов.
Хлопотами мариупольских греков, друзей Захариоса, мне в конце концов выдали паспорт. Теперь передо мной пролегали свободные дороги. Возвращаться в Закарпатье (так ныне называется мой край) я не решался. Кто там ждал стрельца Карпатской Сечи, пролившего свою кровь за независимую Карпатскую Украину в марте далекого 1939- го года? Но вот попалась мне на глаза московская газета (нужное чтиво приходит в нужное время) с очерком о научных достижениях Евгения Кадочникова. И я позвонил ему по телефону, чтобы высказать свою радость, еще раз поблагодарить за благодеяния.
Благородный Кадочников обрадовался, живо расспрашивал о моих похождениях. Я вкратце рассказал. А он загудел в трубку басом: «Не зову в Москву, ибо это не твое. Есть, однако, у меня для тебя интересная работенка. Слышал что-либо о Колхиде?»
«Слышал, - засмеялся я. - Греческие аргонавты, золотое руно». - «Именно об этом речь. Мой приятель из института Вавилова сколачивает команду аргонавтов для изучения новейшего «золотого руна» - каучуконосов в Колхиде. Программа на три года. Подписывайся, не пожалеешь, брат».
- «Разве я о чем-то когда-либо жалел, брат?» - ответил я. - «Ну, вот и ладком. А весной я и сам к вам приеду». Так оно и было.
...Колхида. Разморенные лимонные сады, мохнатые шмели в магнолиях, деревянные хижины на сваях, чайные туманы в межгорьях, дикие коты, выбегающие из рододендроновых лесов к духанам-кабачкам на дразнящий запах печеной козлятины. И двести сорок дней в году - дожди, водяные валы, несущие по улицам ил, золотых сазанов и малярию.
Когда здесь кто-то умирал от лихорадки, на террасе вывешивали черную ленту. Когда кто-то рождался, открывали ружейную пальбу с крыльца в небо и угощали всех прохожих изабеллой. Реки Хопи и Рион собирали мутную воду из джунглей и лениво гнали ее в Черное море. Мы осушивали берега и ограждали их песчаными валами. А затем сажали американскую гваюлу с сухим каучуком в стволах и яванский тростник, дающий прочный клейстер для самолетных пропеллеров. Эти растения должны были повысить военную мощь «союза нерушимого». Едва оправившись после тяжелой войны, страна Советов готовилась к новой.
В свободные дни я брал собаку и выбирался из топей в Гурийские горы. Там у развалин древней каплицы разводил костер. Голубой вечер садился на плечи. Собака ловила зубами летучих мышей, а я посматривал на свои саженцы за желтоводным Супсом. Когда-то сжигал лес в Карпатской котловине, рубил его на Колыме, измерял ногами на Сихотэ- Алине, тосковал о дубравах в Греции, и вот тепер я высаживал лес. И это возбуждало в душе незнакомую радость.
От ближайшей сакли приходил с кошелкой старый мингрел Вано, расстилал кукурузные листья и выкладывал на них сыр, овсяные лепешки и оплетенный бутель с вином. Впервые меня навестив, спросил:
«Откуда ты, добрый человек?»
«Из Карпатских гор!» - ответил я гордо.
«А что, разве горы так разнообразны, что нужно искать чужие?»
«Горы однообразны, - сказал я. - Вода в них различна. Потому и люди в разных горах разнохарактерны и разнолики, и цветы, и запахи, и вкус молока тоже несходны».
«Хорошо говоришь, батоно. Вода всему голова. И молоко приедается, и от вина, бывает, кривишься, а к воде рука всегда тянется. И днем, и ночью».
Мы говорили громко, превозмогая шум реки. Батоно Вано, разостлав на земле бурку, засиживался до полуночи, пока его не возвращала домой жена, на тридцять лет моложе. Как-то я вслух заметил, что на свой возраст он еще бравый молодец. Как почти все его соплеменники.
«Некогда мне стареть, - отмахнулся Вано - Я всегда в дороге, и старость не успевает за мной. Если ты заметил, мингрелы преимущественно ездят верхом, а не ногами ходят, а танцуют и поют до самой смерти. Со старостью я свыкся, а со смертью договорился. Сказал ей: я не лезу в твои дела, а ты не суйся в мои... Живу я, не отягощая себя земными благами. Ведь земное гнет к земле, а небесное - дарит высокую и ясную, как небеса, радость. А еще я употребляю все время гранаты, сыр, красное вино, свеклу, орехи. И не нужно избегать женщины до последнего твоего вздоха. Ничто так не согревает старческую кровь, как молодое вино и молодая жена. Но спать нужно на отдельных кроватях, еще лучше - в отдельных спальнях. И держать ноги в тепле, а то, что повыше, - в холоде», - поблескивал лукавинками глаз против огня озорной горец.
Я и поныне помню его простые и полезные, как овсяные лепешки, мудрые советы:
«Встретил человека - порадуй его. Хотя бы теплым взглядом. И сам согреешься.
Не нужно никого сбрасывать с горы. Сам поднимайся на гору. Высоты еще больше возвышают человека достойного и указывают на ничтожество ничтожного.
Не говори о чем-то серьезном более получаса. Ибо тебя не будут слушать. Много говоря, скажешь много глупостей.
Избегай лжи, однако и правду всю не говори, чтобы не ранить, не обидеть кого-то.
