Иван Ильичев - Анна Герман. Сто воспоминаний о великой певице
И, пересекая эту победу над всем бывшим, с первых же звуков, длинных, низких, почти альтовых до сопрано, её, казалось бы, весёлая песнь получает странное подкрепление: печалью, задумчивостью над тут же рядом звучавшим весельем она голосом пишет по воздуху как бы двойным пером по бумаге – голос и его тень – миг! Сейчас погаснет! И я вдруг вспоминаю одного из моих друзей, возразившего мне, что в прощальной песенке она поёт саму Душу Прощанья. «Как раз обратное! – сказал он. – Никогда до конца не отдает она свой голос – ни Грусти, ни Радости – что-то матовое, её, особенное, именно не до конца себя предаёт теме…». Она владеет каким-то подъёмом её: «С птичьего полета?» – я тогда спросила, но согласия с этим не получила, собеседник ушёл от моей готовности принять его мысль, и я не пошла за этим. «Пусть так!..»
И вот её знаменитая песня «Надежда», staccato, сияющими каплями по началу мелодии, призвук заунывности, крепнущий, перерастающий в тему радости. И кажется, что ты эту мелодию слышал давно, всегда, с детства, где-то она звучала в соседней комнате рядом с той, где ты засыпал, где родился. Тема продолжала парить. И снова staccato, и снова протяжный, задумывающийся звук в Первозданность, и светлая попытка преодолеть, выскользнуть, и она вновь стоит перед нами, Душа звуков, и по чьему-то приказу (она бы сама не стала) тянет руки в заворожённый зал…
А зал кричит «Би-и-и-с» оглушительно, криком руша теплоту и тишину её певческих строк, но она соглашается, волшебно стихает зал, и над мигом начавшейся тишины вновь уже тянутся светлые заклинания Надежды звуками качающими, колыбельными, греющими, наполняющими нас отвагой предчувствия… И вдруг закружила нас Анна победно в дионисийской пляске, в летящей – да куда же мы летим в этой с горы сорвавшейся, опьянённой жизнью мелодии? Но голос Анны летит плавно, уступами, грациозно поворачивая лёгкую связующую ноту, и рядом, как всегда, у неё светится неуловимое сопровождение, как сказал возразивший мне друг, призрак печали в надежде, призрак надежды в печали? Как трудно разобраться в этом потоке звуков, в первичных связях поэта и музыканта, в своеобразии «подачи» певца, когда тебя уносит с собой этот голос… «Где границы прав исполнителя?» – думаю я и уже не помню своего ответа, потому что, отделённая её поклоном и минутой дыхания, звучит уже другая песнь, наново нас заливая иным ритмом, иным цветом звучания, и бубен ударами отчеканивает новую игру ритмов, а голос неистовствует в спешке погони озорством юности, счастья, догоняя беспамятство звуков, и вьётся, смеётся, берёт в плен – «мой бубен, мой бубен, мой бубен». И внезапно длинный, медленный, отчаянием захлебнувшийся крик: «Мой бу-у-у-бен…».
Задумчиво склонена каштановая голова моего соседа и спутника, покорно внимая чуду, тайне звуков, о чём он думает в этой смене песен: о том ли, что так же сменяется в жизни путь человека, годы юности, зрелости, или о ней он думает, о судьбе певицы, так сроднённой с тайной музыки, с трагической радостью композитора, из хаоса звуков вызвавшего гармонию этой мелодии, этого часа певца? Опущены веки его над каре-золотыми глазами – сейчас он подымет их, и глаза улыбнутся, и им отзовутся губы счастливо…
Уже откланивается Анна, смолкла, но звучит вся она, черты: и улыбка, движенье и шаг её, её платье и светлый поток волос…
«Гори, гори, моя звезда». Этот романс почти эпоха в моей зрелости. Его пела певица-друг в струе мощной романтики у рояля над морем в неумирающем Коктебеле, по моей просьбе чередуя с другой звездой Анненского (ей неведомой, мною ей лет 20 назад напетой, ею подобранной и в нас вселившейся), Анна поет его, еле касаясь. Это – воспоминание, прощание – налетевшее, пролетающее! Где слова – описать её, этот сверху вниз наклонившийся звук, словно кто-то берёт, нажав, струну гитары, скользит ею glissando по грифу этого печального, гулкого, в наш век испорченного модой, таинственного инструмента – её голос скользит и сдержанно и прихотливо по грифу печали и задерживается внизу, на повороте молчания, и перед тишиной медлит, еле уловимо кружась над pianissimo.
В зале совершенная тишина…
Песнь следующая завлекает её в игривый, ей не свойственный шёпот, но она и в него рождается, разменяв себя на шутливость, на шутки, на смех, и уже закупалась она в смешках жалости, в новизне неожиданностей, в неожиданности веселья!..
Как коротки польские песенки! Слова, звук слов на мой слух заглушены музыкой, но их щебет птичкой перепорхнул в голос Анны – это же её родной, её детства язык! Которым она укачивает маленького Збышека, в этот звук сын рождается все шире, звучнее, слухом своим – каждый день…
Стараясь войти в язык, не понимая, закруживаясь в его круженье, радуясь птичьим вскрикам иноземного веселья, в нём жила наша с Мариной бабушка до 28-го года её, прерванного смертью, – весны – в первые дни жизни нашей матери. И мать наша не узнала родного, наполовину родного своего языка. Зная столько языков других стран, она не спела ни под рояль, ни наклоняясь над гитарой ни одной польской песни… Вот их поёт одну за другой Анна, и я всею мощью воображенья, всею страстью так и не воплотившейся мечты изучить польский впитываю прелестные, таинственные своей непонятностью тайны чужой, моей же страны, отраженье её сказок, легенд, традиций, её истории – всё это живёт сейчас и протянуто нам, а мы не умеем взять. Не оттого ли Анна учит наши русские романсы, русские песни, старинную «Гори, гори, моя звезда», и мы ещё сегодня услышим знакомое с детства тарусское «Из-за острова на стрежень»… Ей, может быть, так же захочется до конца проникнуть в русскую музыку (но ей легче, она хорошо говорит по-русски), как мне: сколько раз начинала, но жизнь отрывала, учить польский язык!
Я кончаю мои воспоминанья о покинувшей нас Анне Герман. Птицей в польском золотистом оперении влетела она в русскую музыку и недолго погостила у нас!
А на другой день я получила от друга-поляка перевод текста пластинки, читаю: Анна Герман «Так это май», музыка Анны Герман, слова Ежи Фицовский.
1. Самый шальной из шалых; 2. Возвращающиеся вальсики; 3. Без тебя нет меня; 4. Такая малая птичка; 5. Рождественская песенка; 6. Мой оловянный генерал; 7. Что даёт дождь; 8. Дай мне радугу на воскресенье; 9. О-ле-ле-ей; 10. Мы живём в красочных снах; 11. Роковая девчонка; 12. Мой дядя разводит моль; 13. Так это май.
«Интересно… Совсем все иначе, чем наше», – говорю я себе.
Так это май? Да, это, конечно, май! Нам захотелось ещё раз вздохнуть песенкой «Без тебя нет меня», помечтать в «Новогодней песенке», раскрыть над головой зонт, заштопанный весенним дождем, пособирать круги с воды на серебряные браслеты, поискать самого шального и проведать дядю, разводящего моль, или оловянного генерала, которому не надо отдавать честь…
