Сергей Нечаев - Легендарные фаворитки. «Ночные королевы» Европы
На следующий день, верный своей врожденной склонности к водевильным ситуациям, он попросил императрицу пригласить графиню на пикник.
Пикник на берегу озера
Лакей в императорской ливрее доставил Вирджинии следующее письмо:
«Мадам, по поручению императрицы сообщаю вам, что вы приглашены вечером в пятницу. Следует быть в закрытом платье и в шляпе, так как предполагается прогулка по парку и к озеру. Буду рада увидеться с вами, мадам. Искренне ваша Эмилия де лас Марисмас».
Вирджиния поняла, что дело сдвинулось с мертвой точки.
Вечером в пятницу она прибыла в назначенное место в платье из розового прозрачного муслина и в шляпке, окаймленной белыми перьями марабу.
«Такой наряд, — писала графиня Стефания Таше де ля Пажери, — требовал большой стойкости, чтобы побороть искушение, но целомудрие было отнюдь не то качество, которым могли похвастаться участники подобных сборищ!»
Наполеон III был покорен! Он бросился навстречу Вирджинии и, как только праздник начался, увлек ее к озеру, где ждали лодки, украшенные бумажными фонариками. Одна из них была ярко раскрашена.
— Это моя лодка, — сказал император. — Хотите, доплывем до острова?
Вирджиния заняла место в лодке, а император сел на весла.
Они отплыли.
Их увидели вновь среди гуляющих через два часа. Наполеон III был несколько растрепан, а платье Вирджинии выглядело помятым.
Приглашенные посмеивались, а граф де Вьель-Кастель на следующий день записал в своем дневнике:
«Во время пикника графиня ди Кастильоне заблудилась на острове, расположенном на середине озера, в компании императора. Она вернулась оттуда с попорченной прической, и императрица была заметно раздосадована».
Бедная Евгения. Она предусмотрительно попросила всех дам приехать в закрытых платьях. Но она не подумала о том, как опасны прогулки на лодке.
На следующий день весь Париж знал, что император в походном порядке стал любовником итальянской графини.
«Под колпаком» у министра внутренних дел
Графиня любила слушать непристойные истории о себе, да и сама была остра на язык, но к своей связи с французским императором она отнеслась весьма серьезно. Она помнила, что ей поручено очень важное задание, и не позволяла себе заигрываться. Апеннинский полуостров возникал перед ее внутренним взором всякий раз, когда император просил ее о той или иной любезности, принятой между любовниками.
Она пользовалась малейшей возможностью, чтобы начать разговор о своей стране, описывала все беды, возникающие из-за ее раздробленности, плакала и наблюдала за реакцией Наполеона III.
Вечером она отправляла в Турин зашифрованный отчет.
Ален Деко сообщает, что «ей удалось оживить в императоре симпатию к Италии, обо всех переменах в его настроении она регулярно сообщала Кавуру».
Она выступала в качестве тайного агента вплоть до июля 1856 года.
Затем Наполеон III покинул Сен-Клу и отправился на воды.
Вирджиния осталась в Париже и заскучала. Но она не была оставлена вниманием, как это ей казалось. Министр внутренних дел заподозрил что-то нечистое и отдал приказание следить за темпераментной графиней. Все ее разговоры записывались, шпионы следовали за ней по пятам. Ее письма вскрывались, но и эта мера ни к чему не привела, графиня была осторожна и хитра. Одной улыбкой она купила главного почтмейстера, и ее корреспонденция прибывала с дипломатической почтой Сардинии. Для большей безопасности она соблазнила графа де Пулиджа, секретаря дипломатической миссии Сардинии.
Этот славный человек, безумно влюбленный в графиню, писал ей:
«Я ушел от вас с такой тяжестью на сердце, что слезы непроизвольно текли по моему лицу… Когда я не вижу вас, все во мне кровоточит».
Конечно же, этот несчастный, готовый молиться на свою богиню, никак не мог выдать полиции письма, которые Вирджиния получала из Пьемонта.
В течение всего лета, несмотря на неусыпный надзор, графиня переписывалась с графом ди Кавуром под носом у бдительного министра.
Вторая мадам де Помпадур
Вернувшийся Наполеон III дал понять Вирджинии, что разлука не остудила его пыла, резвился, словно юноша, а потом отправился передохнуть в Биарриц. По возвращении по-прежнему влюбленный император пригласил графиню в Компьень.
Двор был изумлен. Любовница императора будет спать под одной крышей с императрицей? Что скажет на это Евгения?
Евгения ничего не сказала. Ревность терзала ее, но она сочла, что лучше промолчать, так как была уверена, что графиня ди Кастильоне ненадолго поселилась в сердце ветреного императора.
О пребывании в Компьене Ги Бретон пишет:
«Графиня была очень довольна своим пребыванием в Компьене. Днем двор восхищался ее туалетами, а ночью император воздавал должное тому, что скрывали одежды. Дождавшись, когда все засыпали, он шел к ней в спальню и демонстрировал, на что способен полный сил влюбленный император».
Поль Лежён добавляет к этому:
«Повсюду, в Сен-Клу, в Пломбьере, в Биаррице и в Компьене, графиня всегда представала в новых платьях, все более и более экстравагантных и почти не скрывавших ее совершенного тела».
Вирджиния, став фавориткой императора, возомнила себя мадам де Помпадур. Ее гордыня возрастала день ото дня. Однажды некий журналист посвятил несколько восхищенных слов ее красоте. Графиня собственноручно добавила еще один абзац к его писаниям:
«Всевышний сам не понимал, насколько прекрасно творение, посылаемое им в мир. Он трудился не покладая рук и потерял голову, когда увидел свое самое совершенное создание».
По словам Ги Бретона, «она старалась запечатлеть свои ступни, щиколотки, руки, плечи, вносила себя в гостиные, будто ларец для хранения мощей святых, который все должны почитать, ее дерзость дошла до того, что она стала носить такие же прически, что и императрица, и перестала разговаривать с особами женского пола».
Ее амбиции раздражали двор. Насмешливая мадам фон Меттерних как-то вечером выразила общее мнение, сказав, что графиня ди Кастильоне являет собой «дичь, которая так и просится на заклание».
Определение имело успех. Действительно, некоторые поступки Вирджинии были не слишком лояльны и вызывали желание «вставить ей палки в колеса». Например, на одной из своих фотографий она написала следующую фразу:
«По происхождению я не уступлю дамам из самых аристократических семей, по красоте я превосхожу их, а мой ум позволяет мне судить о них!»
