Оливер Харрис - Письма Уильяма Берроуза
Любопытные идеи тебя посещают, особенно про цветы [310].
На твоем месте я проявил бы больше твердости в отношении брата Питера и его аппетита [311]. Ему в буквальном и фигуральном смыслах надо дать пинка под зад. С чего кланяться перед этим отморозком? Привет Джеку, если он уже приехал. Надеюсь, дня через два лягу в больницу.
Люблю, Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ [Начало письма отсутствует.]
[Танжер
6 октября 1955 г.]
Я от руки написал рассказ, который позже перепечатаю и пришлю тебе. Накатал и статейку по теме яхе. Но самое главное — сейчас надо погрузиться в работу над романом об Интерзоне. Если зароюсь достаточно глубоко, есть шанс избавиться от зависимости, хотя никогда еще не было у меня так мало творческих сил.
Брат Питера охуел, какого лысого ты его терпишь?! Если паразиту не давать есть того, что он хочет, — сам уйдет. Проверено на крысах.
Арабы совсем озверели: высокомерны, злы и несносны как никогда. Только что ко мне в окно постучался мальчишка и попросил сигарету. Велю ему отвалить, а он все стучит и стучит. Тогда я схватился за трость и пошел к двери. Ей-богу, поколотил бы засранца, если б поймал… Ненавижу этих трусливых, плаксивых дегенератов. Они ведь еще и банановую кожуру на порог дома подкидывают.
7 октября [1955 г.]
Только что вернулся со встречи в бюро, достойном пера Кафки, — контора устроена прямо в массивной каменной арке. Каждый день проходил мимо и не замечал, что там есть бюро социальной помощи. И десяти минут не прошло, как дама наколдовала врача, который займется мною, и предоставила палату в еврейской больнице. Представляешь, отдельная палата за два бакса в день, где можно спокойно печатать! Останусь в этой больничке, пока не вылечусь — на месяц, может, на два. Завтра утром ложусь. Невероятно!
Надеюсь только, в последний момент не вскроется никакого подвоха.
С дамой этой я познакомился через одного старика англичанина — попрошайку и алкаша, которому последние пять месяцев я по нескольку раз на неделе давал денежку. Все твердили, мол это напрасная трата денег, но я не слушал… И вот тебе на, прямо как в сказке вышло.
Доллар поднимается, как чудесная птица — к небу.
С недавних пор у меня на кумарах странные, яркие глюки, наполненные чувством потери и ностальгией. Зато теперь есть целых два месяца — пиши не хочу. Посмотрим, что можно сделать с романом. Одна из причин, почему надо отправиться в экспедицию по Южной Америке, — это сбор материала для книги.
О Джеке новости есть? Напиши.
Люблю, Билл
P.S. Наконец купил себе машинку. Нулевая — за сорок шесть баксов. Не прогадал.
Что буду делать после лечения — пока не скажу. Планирую наверстать упущенное и к наркотикам даже близко не подходить.
Статью по теме яхе вполне можно загнать за денежку. Фотки прилагаются, сам понимаешь.
Через два месяца, может быть, смогу показать издателю черновик романа. Посмотрим.
Вот слезу с наркотиков — и будет мне море по колено.
Южную Америку тебе посетить стоит, она много круче Африки и Европы. Я тем временем постараюсь надыбать денег, может быть, даже напишу что-нибудь на продажу. У меня сейчас такой прилив вдохновения, какого не было несколько месяцев… Скоро я вылечусь!
Невинность тебе стоило потерять со мной, а не с тем морским волком позорным [312].
Английский попрошайка, который свел меня с женщиной из бюро, теперь щеголяет в новых шмотках и строит грандиозные планы — как сколотить состояние. Кто знает, однако, что мне-то перепало? Деньги, потраченные на него, еда, выпивка — все отбилось. Я попытал счастья у двух докторов, во всех клиниках и больницах города и уже сдался было. Впечатление складывалось, будто все перед наркоманией расписались в бессилии. И вот Лесли [Эгглстон] (так зовут попрошайку, хотя пояснение тут излишне; помню, Маркер выдал однажды в самый неподходящий момент: «Ну это уж излишне») посоветовал эту даму и дал записку для нее. В Танжере полным-полно людей, оказавшихся на мели, без гроша, но ни один слыхом не слыхивал о мадаме, готовой помочь любому танжерцу, без разницы, какой человек национальности. Если б я, например, подождал, то лечили бы меня бесплатно, только ждать я не хочу, к тому же цена — божеская.
Ну ладно, еще раз люблю тебя, всем привет и пока. Пиши в посольство. Кики заберет письмо и принесет его мне.
Билл
АЛЛЕНУ ГИНЗБЕРГУ [Начало письма отсутствует.]
[Танжер
10 октября 1955г.]
Ну ладно, пора браться за дело, вытянуть толк из этого кошмарного застойного времени, покалечусь.
Единственное, что можно поделать с ломкой, как и с простой болью, так это погрузиться в самое ее сердце. Ни разу не получалось, но на сей раз отступаться и не подумаю.
Отправляю тебе рассказ о Терри, парне, которого задрал лев. Мне самому он не особенно нравится. Все же я не из того теста, не получается у меня писать о вещах, со мною лично не связанных. Но ты все равно попробуй пристроить рассказец куда-нибудь. Ты мой агент, деньги нам обоим нужны, и я вот что — поднимаю тебе таксу до двадцати процентов. Название не придумалось, да и вообще названия даются мне плохо. Больше подобных вещей писать не собираюсь, говорю же: не мой стиль, однако дело сделано — рассказ написан, набит, и я тебе его посылаю. Попробуй продать.
А что, рассказ про палец больше ты никуда не носил?
Продолжаю читать и перечитывать твои стихи. Ну, говорил уже: последняя партия особенно нравится. Подробные замечания пришлю в следующем письме.
Может, вот такие названия для рассказа сгодятся: «Смерть на чужбине»; «Тайгер Тед»; «Тебе уготовано нечто особое».
Я так понимаю, ты сначала хочешь посмотреть Европу и Африку и уже потом двигать в Южную Америку? Был бы рад тебя принять. Погоди, вот выйду из больницы и всеми силами постараюсь ускорить процесс. Здесь живут люди, которые на жизнь зарабатывают репетиторством (преподают английский), журналистикой (на сдельной основе), переводами и проч. Так что можешь рассчитывать на меня, чем смогу — обязательно помогу. Если приедешь, не пропадешь; добраться из Нью-Йорка нашим транспортом можно за сто шестьдесят баксов. Мне думается, тебе сюда приехать резону больше, чем мне — во Фриско, куда я, собственно, ехать желанием не горю. Еще покумекаем на эту тему, ладно?
Я, наверное, в будущем построю себе здесь дом, хотя подлинная моя судьба связана с Мексикой, Южной Америкой. И если случается тосковать по родине, то вспоминается именно Мехико. Мехико — вот где мой дом. Перед мысленным взором часто всплывает маленький парк у тюрьмы; по понедельникам, в девять утра я приезжал туда на автобусе и отмечался у копов [313]. Ранним утром Мехико весь замечателен. Слушай, если заработаю денег тебе на билет сюда — ты приедешь? Во Фриско делать нечего. Ничем особенным ты не занят, правильно? Планов на будущее не составил. Подумай, времени вагон: месяц, а то и все два я просижу в долгах.
