Дитрих Айгнер - Франклин Рузвельт. Уинстон Черчилль
Всеобщие выборы в ноябре 1922 года стали началом конца либералов как одной из двух крупных парламентских партий; казалось, что они означали и конец политической карьеры Черчилля. Его выборный округ Данди, который в 1918 году большинством в 15 тысяч голосов послал его в Вестминстер, пройдя сквозь бурную выборную борьбу, готовил ему разгромное поражение. Даже он, старый боец, был поражен размерами «фанатической ненависти», которая выплеснулась на него. И только то, что он находился в состоянии выздоровления после перенесенной операции аппендицита, оградило, по его мнению, от вульгарных проявлений гнева и рукопашных разборок. Почти в тот же день спустя 22 года после начала его политической карьеры ему казалось, что все пропало: работа, место в парламенте, политическая родина. Но были ли либералы, прижатые к стенке молодой партией лейбористов, для Черчилля действительно политической родиной? Уже в течение значительного времени он сомневался в политическом будущем «национал-либералов» Ллойд Джорджа; все чаще его раздражали партийное мышление и партийная дисциплина, и уже в 1921 году он намеревался положить конец «бессмысленному партийному спору», воплощая в жизнь свою давнюю любимую идею создания объединенной либерально-консервативной партии. Созданная внутри «партии центра» коалиция всех поддерживающих государство сил должна была покончить раз и навсегда с внутрипартийными распрями и привлечь внимание к чему-то действительно важному. И тогда, и позже он не скупился на проявления презрения и иронии, видя склоки «этих мелких душ», считая это не законом демократического государства, а демонстрацией фрак-ционализма политических пигмеев. Но где таилось это волшебное слово, этот пароль, под которым можно было собрать весь народ? «Имперская дань предпочтения» — идея, которую заронил ему в сердце его друг Бивербрук, — привлекала мало, уж лучше он будет «свободным либералом и антисоциалистом» в свите Асквита на выборах в декабре 1923 года. Но и таким путем нельзя было добиться мандата от Лестера. Когда же либералы Асквита помогли прийти к власти правительственному меньшинству лейбористской партии, он все же окончательно порвал с ними в январе 1924 года, и у Бивербрука сложилось впечатление, что он (Черчилль) был готов к любой авантюре, которая могла бы вернуть его в Вестминстер. В борьбе против «социалистической опасности» и «русских волков» от рабочей партии он нашел то самое волшебное слово, пароль, который был ему так нужен. «Я думаю только об одном, — писал он 7 марта 1924 году лидеру консервативной партии Стэнли Болдуину, — как собрать и объединить все силы перед предстоящим натиском социализма».
Он начал борьбу в качестве «независимого антисоциалиста» и «сторонника конституции» (конституционалиста) против «хаоса и анархии» правительства, смиренное прямодушие которого могло показаться радикальным только жестко настроенным тори. Он действительно нашел теперь в рядах консерваторов достаточное количество друзей, которые хотели бы возвращения блудного сына на вновь обретенную политическую родину. Уже после дополнительных выборов в районе Вестминстерского аббатства они оказали ему действенную помощь в «его походе против социализма» в марте 1924 года; самые могущественные лорды от прессы Бивербрук и Ротермер предоставили ему свои самые массовые издания, миллионер Джеймс Ранкин финансировал его группу поддержки, которая имела определенное сходство с итальянскими фашистами; «золотая молодежь» английского общества демонстрировала ему свою поддержку и явную преданность в его борьбе против официального кандидата консервативной партии. Черчилль проиграл лишь 43 голоса, это был пустяк, но он выбрался из пропасти и нашел точки соприкосновения с теми, кто разделял его озабоченность по поводу «социалистической опасности», хотя и не выражал своего мнения столь резко.
В карьере Черчилля никогда не было недостатка во влиятельных покровителях, какой бы слабой ни была поддержка со стороны правящей партии. Старые друзья, такие, как лорд Биркенхед или лорд Бивербрук, старались, чтобы ниточка между консерваторами и ренегатом никогда не обрывалась полностью; «Другой клуб» оставался точкой соприкосновения и мостом внепартийного общения. Ведущие представители прессы со своей стороны также не скупились на поддержку. В течение двух лет бездействия Черчилля именно лорд Бивербрук был для него человеком, к которому он обращался за помощью или советом. Он оказался в этой ситуации исключительно приятным человеком, готовым оказать любую поддержку, если это способствовало его собственному политическому успеху. Биркенхед и миллионер Селвидж, которые и ранее покровительствовали ему, наконец-то организовали для него выборный округ со стопроцентной поддержкой, и в октябре 1924 года Уинстон Черчилль снова вошел в нижнюю палату в качестве депутата от Эппинга (графство Эссекс) — номинально как «верный конституции антисоциалист», а в действительности как консерватор. Избиратели же до конца его дней сохранили ему там свою верность.
Самые разные факторы способствовали тому, что уважение к Черчиллю сохранилось даже в течение двух лет его вынужденной бездеятельности. Первый том его военных воспоминаний («Мировой кризис», 1923) — книга, носившая печать его личности, но одновременно блестяще написанная история первой мировой войны, — был принят весьма дружелюбно; и в неразберихе этих нестабильных, сопровождавшихся политическими и социальными кризисами лет он сохранил если не партийную лояльность, то последовательность и верность своим убеждениям, что смог доказать. Это одинаково удивило как его друзей, так и врагов. При формировании нового кабинета Болдуин предложил ему не просто министерский пост, но второй по своей значимости пост министра финансов. И хотя Черчилль был политиком высокого класса, но для этого уровня его квалификация была тогда очень скромной. Что могло заставить Болдуина сделать такой выбор? Как ни странно, но первоначальной причиной было предложение министра здравоохранения Невилла Чемберлена, который увидел в этом сотрудничестве весьма многообещающие перспективы для своих социально-реформистских проектов — предположение, которое позднее вполне оправдалось. Общим для руководства консервативной партии было мнение, что гораздо выгоднее иметь Черчилля своим союзником, нежели противником. Предшественник Болдуина, Бонар Лоу, который придерживался совершенно противоположного мнения, скончался годом раньше.
Бесспорно, Черчилль был яркой личностью в новом кабинете; так же, как в критический период накануне 1914 года, в изменившихся обстоятельствах он руководил важнейшим ведомством. Если тогда самым важным было вооружение флота, то сейчас на первый план выступала задача приведения в порядок — после всех катастрофических потрясений — торговли, промышленности и финансов. Как только обозначилась первая послевоенная конъюнктура, еще очень неопределенная, поверхностная, стало ясно, что британская экономика не извлекла для себя никакой пользы из победоносной войны. Напротив, разрыв нормальных отношений, обусловленный инфляцией, репарациями, увеличивавшееся промышленное обособление прежних стран-потребителей выявили резкое сокращение объема мировой торговли, что отразилось на традиционно британских отраслях промышленного экспорта: угледобывающей, хлопчатобумажной, судостроительной промышленности и производстве стали. Обширные регионы страны превратились в зоны бедствия с хронической безработицей, которая в течение двадцати лет держалась на уровне миллиона человек. Организовать в данной ситуации помощь было тем сложнее, что советы экспертов по экономике и финансам часто противоречили друг другу, а возможности активного вмешательства, имевшиеся в руках министра финансов, были весьма ограничены. «Назад в 1914 год!» — звучал лозунг, но как это сделать, оставалось неясным. Влиятельная группа с центром тяжести в торговых и финансовых кругах Сити выступала за восстановление мировой валютной системы путем стабилизации английского фунта как ведущей международной денежной единицы. Но это, по общему убеждению, обусловило бы возвращение к золотому стандарту, от которого Англия отошла в 1914 году. В конечном результате предложенная многими экспертами стабилизация фунта на основе золотого паритета 1914 года свелась бы к десятипроцентному повышению стоимости британской валюты и связанному с ним дальнейшему ухудшению собственных экспортных условий. Из промышленных кругов поступили убедительные доводы против возвращения к золотому стандарту, которые разделялись ведущими теоретиками экономики, например, Кейнсом и другом Черчилля Бивербруком.
