Лев Лурье - Хищницы
Скандал разразился невероятный. Василий Алексеевич Маклаков, знаменитый оратор и юрист, представлявший в Думе кадетов, 2 мая 1912 года заявил с трибуны Таврического дворца: «Мы знаем об одном громком бракоразводном процессе, о той неправде, которая была сделана в нем. Но этому мы не удивляемся: наши иерархи сами скорбят о несовершенстве бракоразводного дела, они знают сами, что без обмана, без лжи, без подлогов там ничего не делается. И если даже такие подлоги перешли границы дозволенного, то все же эта вещь в порядке этого учреждения и мы не удивляемся.
Но когда мы узнали, что явился человек, оклеветанный этим процессом, явилась женщина, имя которой опозорено, и подала жалобу на военного министра, обвиняя его в том, что он создал эту неправду, что он причина лжесвидетельства в этом процессе, что же сделало министерство юстиции?.. Дело это истребовано министерством юстиции, и компрометирующие документы там пропадают… И пусть теперь министерство скажет, куда оно их дело?»
Министр юстиции Иван Щегловитов отвечал Маклакову крайне неубедительно. И тогда заговорил сам Василий Шульгин: «Не то ужасно, что документы украли, а то, что их выгодно было украсть, и то, что тот, кому выгодно было это сделать, как говорит молва, тот стоит на такой высоте, на какой только может стоять русский сановник. Вот эта вещь, по-моему, ужасна. Но еще ужаснее то, что, быть может, молва ошибается, быть может, этот человек, этот русский министр, этот военный министр, чего я от всего сердца желаю, быть может, он ни к чему подобному даже тени прикосновения не имеет. Но ужасно тут то, что тень падает все же не без основания, и не без основания потому, мы все это знаем, что эту тень бросает несправедливое, нехорошее дело, которое совершилось и которое оправдать нельзя».
По окончании заседания Думы Щегловитов подошел к Шульгину и сказал: «Я прекрасно понял, о чем вы говорили». То есть даже он считал поведение своего коллеги по кабинету скандальным и преступным.
Итак, в 1912 году Владимир Сухомлинов в глазах всей России становится фигурой одиозной. Именно он устроил служить в контрразведку подозрительнейшего Сергея Мясоедова. И всем теперь понятно: развод и брак Екатерины Викторовны – результат лжесвидетельств и хищений документов.
Формально, между тем, ничего не меняется: Владимир Александрович остается любимым царским министром. Екатерина Викторовна может продолжать не стеснять себя в расходах.
Из дневника журналиста М. К. Лемке: «Сухомлинов – это знамя, это хоругвь плеяды лиц, большой группы предателей родины, государственных маклаков, шарлатанов, людей, не имеющих ничего святого в своей общественной и политической деятельности. Он не хуже и не лучше трех-четырех сотен сановников всякого ранга, он только первым попался на зуб общественной справедливости и чести».
С него не сводят глаз, стоит ему оступиться – и он погиб. Но Екатерину Викторовну сплетни о муже ничуть не волнуют. Она уверена: ее «старикашка» (так она за глаза называла супруга) – непоколебим. Государь никогда не разлюбит его, а он всегда будет обожать свою супругу.
Кампания против Сухомлинова
В 1914 году, еще до начала Первой мировой войны, Сухомлиновы поссорились со своим давним приятелем князем Михаилом Андрониковым.
Сам князь причины размолвки не объяснял, он просто ее констатировал: «Нужно сказать, что до войны у меня с Сухомлиновым совершенно отношения испортились. Частью была виной г-жа Сухомлинова, которая тому способствовала. Она находила, что я совершенно лишний и ненужный человек в их доме».
Большинство мемуаристов полагают, что Андроников (которого Екатерина Викторовна, заметим, абсолютно справедливо не любила) решил открыть глаза министру на похождения его супруги. А слухов о ее интимных связях в обществе существовало немало. За границей ее видели путешествующей с адъютантами министра Назимовым и Булацелем, с вороватым кузеном Гошкевичем и, наконец, с одним из богатейших людей России – нефтяным королем Леоном Манташевым. Свечу, что называется, никто не держал, но убеждение в неверности Екатерины Викторовны было всеобщим и, вероятно, справедливым.
Владимир Сухомлинов отказался выслушивать сплетни о поведении жены и указал Андроникову на дверь. Князь, не желая ссориться с могущественным министром, попытался исправить ситуацию. И даже послал ему подарок на именины – прекрасные золотые запонки. Однако его по-прежнему не принимали, и, что самое обидное, запонки Сухомлинов не вернул, а преспокойно носил.
Ссориться с князем было опасно. Он знал многое и умел вести интригу. Вскоре Сухомлинов это почувствовал. Как говорил об Андроникове хорошо информированный жандармский генерал Белецкий, «у него были записки с некоторыми фактами об интимной жизни Сухомлинова, и затем разоблачения мадам Сухомлиновой, из-за которой произошла ссора».
По словам генерала Редигера, «теперь Андроников рассказывал про взятки, которые берет Сухомлинов (через некого Свирского и родственника жены Гошкевича), и про любовников Мадам (Булацель, Гошкевич, Манташев)».
Князь создал целый штаб по компрометации Владимира Сухомлинова. В него вошла бывшая ближайшая приятельница Екатерины Викторовны Наталия Червинская.
О ней Владимир Сухомлинов в своих мемуарах сообщает: «Наталия Илларионовна Червинская была вторым человеком, причинявшим нам много огорчений. Моя жена пригласила ее в наш дом, когда она переселилась из Киева в Петербург и не нашла еще себе квартиры. Эта дама изучила весь строй нашей жизни и своим мизерным мозговым аппаратом сочиняла фантастичные бредни, с которыми и носилась по городу, распространяя сплетни по провинциальной своей привычке».
Изгнанные Сухомлиновым адъютанты – Боткин, Коломнин, Булацель – охотно присоединились к кампании против Сухомлинова. Но самым опасным для министра стало участие в этой коалиции Григория Распутина.
Григорий Распутин приближался тогда, в 1914 году, к зениту своего могущества. Он и вслед за ним императрица делили государственных деятелей на тех, кто охотно выслушивал поучения «старца» и выполнял его многочисленные просьбы, и тех, кто им пренебрегал или даже пытался вывести на чистую воду.
Сухомлинов Распутина презирал, отказывался принимать, не отвечал на его многочисленные записки. Ему, человеку светскому и военному, сибирский вахлак был отвратителен, а близость к царю, казалось, гарантировала защиту от каких-либо неприятностей.
Андроников вспоминал: «Я решил, что быть может мне придется воспользоваться Распутиным для того, чтобы в Царском Селе раскрыть некоторые действия Сухомлинова. Распутин решил Сухомлинову мстить… Так он мне, по крайней мере, рассказывал».
