Василий Ершов - Раздумья ездового пса
Он не должен думать о том, что нет денег ни на тренажёр, ни на аэродромные тренировки, и что из-за потери мастерства он может не справиться.
Он не должен думать о том, как отписаться, если загорелось какое-то второстепенное табло, и выпорят его или нет.
Он не должен в воздухе задумываться, заставят его или нет на запасном аэродроме оплачивать обслуживание самолёта наличными.
Он не должен переживать, встретит его или нет на земле заказчик и пропадёт или нет груз, от которого зависит его благосостояние.
Он не должен за ту копейку летать больной, не отдохнувший, престарелый.
Он не должен прятать «зайцев» по техотсекам и возить «левый» груз за счёт топлива.
Лётчик должен жить достойно. Тогда, может быть, человеческий фактор отойдёт на задний план.
Только вот — от кого это зависит?
Стихия
Небо родное…На юге оно вроде как выгоревшее; на севере цвет его интенсивный, ясный; на высоте — темно-синий; ночью фиолетово-чёрный, но с обязательным просветлением на северо-западе. И множество оттенков ближе к горизонту.
Попробуйте к вечеру, после заката, лечь на спину, закиньте голову и посмотрите на горизонт. Вы поразитесь богатству красок. И на глубоком вираже, когда горизонт становится почти поперёк, цвет и оттенки особенно бросаются в глаза.
При полёте вечером на восток, как только зайдёт за спиной солнце, над горизонтом начинает набухать и темнеть фиолетовая линза ночи. На ней неестественным, белым светом горит алюминиевая плоская луна. Оглянешься назад — на горизонте кроваво-красными полосками наклеены подсвеченные ушедшим солнцем слоистые облака.
Утром на востоке меркнут звезды, небо зеленеет, розовеет, становится оранжевым — и вот сквозь приземную дымку начинает просвечивать вишнёво-красная коврига солнца, сплюснутая рефракцией. Солнце поднимается на глазах, верхний край его раскаляется и превращается в ослепительную точку, внезапно бьющую в глаза первым лучом родившегося дня.
А внизу, в сумерках уходящей ночи ещё сладко спит земля. И снизу мой лайнер выглядит яркой сверкающей точкой, звездой, тянущей за собою розовый, геометрически прямой туманный хвост, расходящийся в широкие ленты перистой облачности.
Вспахана ещё одна борозда в небе.
Небо — моё рабочее место, мой цех, моё поле, мой забой, мой океан. Но и океан ограничен берегами; небо безбрежно.
У неба есть дно. В ясный солнечный день, вися над тонким слоем плавающих где-то внизу облаков, в разрывах, на немыслимой глубине замечаешь подсвеченные солнцем города. Там идёт какая-то невидимая отсюда жизнь. Изредка я ныряю туда, в глубину, достигаю дна, цепляюсь за привычные с детства вещи, держусь за руки близких людей, делаю земные дела…но все это как на одном задержанном дыхании. Глубина властно выталкивает меня наверх, в надоблачный, ясный, сияющий мир. Из человека-амфибии я к старости делаюсь человеком-птицей. Лишь в небесной толще я обретаю спокойствие и уверенность в себе: здесь я на своём месте…а земля, с её донными проблемами и заботами, с суетой, многолюдьем, с эфемерными соблазнами и радостями жизни, земля, вскормившая и воспитавшая меня, земля, толкнувшая меня в небо, — она теперь меня тяготит. И это — неизбежная жертва. Но придёт время — и мои изработавшиеся лётные останки однажды опустятся на дно навсегда.
Я воспринимаю это спокойно. Я познал небо; жизнь моя прожита, и любой конец я приму достойно. Единственно, заканчивая свой лётный век, я тороплюсь передать опыт смене. Пока есть работа в небе, нельзя прерывать связующую нить лётного профессионализма.
Небо плотно вошло в мою жизнь и окутывает на земле так же, как и в воздухе.
Утром, едва проснувшись, отдёргиваешь штору с вопросом: а что там за бортом?
Как крестьянин, как моряк, как пастух, как любой путешественник, я связываю всю свою деятельность с погодой. Я приспосабливаюсь и стремлюсь предвидеть изменения погоды и готовлюсь принять их как должное.
Иногда одного взгляда на облака, деревья и термометр достаточно, чтобы понять, чем обусловлена нынче погода. Другой раз этих источников информации недостаточно, и ищешь дополнительных данных. Включаешь телевизор, ждёшь, когда красивая девушка сообщит тебе, что вся Западная Сибирь во власти циклона…и покажет на карте синее пятно, граница которого проходит как раз возле Красноярска. Плюнешь, ищешь на другом канале. Там ещё более симпатичная девушка, красиво демонстрируя изгиб бёдер, плавными движениями показывает на карту, испещрённую цифрами температуры и кентавроподобными значками слившихся солнца и дождя: «возможны кратковременные дожди»…На третьем канале совсем уже очаровательная мадемуазель (ах, какая талия…) показывает на обозначенный не своим цветом фронт: вроде выпуклости есть, значит, тёплый…но синим цветом, а сзади, красным, обозначен холодный. Лишь бы наукоподобие показать. Я, старый пилот, ворчу.
Мне нужна синоптическая карта приземных явлений погоды. Одного взгляда, брошенного на неё, достаточно, чтобы понять, что циклон тот — старый, окклюдированный, заполнившийся, со слившимися малоподвижными фронтами; он топчется на месте, упёршись где-то перед Енисеем в Сибирский антициклон, и нам нечего бояться дождя в ближайшие дни: не продавит он упругий пузырь антициклона, не хватит у него энергии, выдохся.
Но красивый изгиб бедра утверждает, что возможны кратковременные дожди. Ей так написали там, в Гидромете; она повторяет. Ей прислали по факсу черно-белую карту — она раскрасила фронты по своему разумению.
Метеорологию я полюбил ещё в училище. Мне необходимо было научиться понимать те законы, по которым живёт небо, в котором мне летать. Я должен был научится определять, что готовит мне стихия, как мне приспособиться к ней и как с нею сосуществовать.
Может быть, это хорошо, что я учился в среднем авиационном училище, где нам просто, на пальцах, без умствований и формул рассказали и показали, где берётся, откуда возникает, как распространяется и что вытворяет на земле погода.
Оказалось, все не так уж и сложно. Воздух, окружающий нашу планету, по крайней мере, северное её полушарие, имеет более или менее определённые зоны с примерно одинаковыми температурами. Полярная шапка холодная, и полярная воздушная масса в полярных районах лежит этаким холодным блином на макушке матушки-Земли. А ближе к югу Землю опоясывает слой более тёплого воздуха — арктическая воздушная масса. Ещё южнее — кольцо тропической воздушной массы, а экватор опоясан, естественно, экваториальной массой. И далее к югу — в обратном порядке — до полярной воздушной массы над Антарктидой.
