Владимир Бушин - Я посетил cей мир
А «Лидо» было так названо в подражание, кажется, какому-то знаменитому острову или ресторану то ли в Венеции, то ли в Париже. Ну, вроде как московский «Савой», ставший потом, кажется, «Берлином». «Лидо» ресторан небольшой, по замыслу аристократический, попасть туда было не просто. Но вот однажды не помню, откуда взявшиеяся в нашем Доме творчества Наташа Кобзарева, кажется, еще студентка, дочь директора знаменитого ЦАГИ, ее муж-ровесник, их подруга, которую они усиленно навязывали мне, и я как-то ухитрились вечером попасть в это «Лидо». В зале все столики были заняты, но нас метрдотель устроил за небольшим столиком где-то под самым потолком. Там было очень удобно, весь зал – как на ладони. Ну, и после пары рюмок коньяка я обнаружил в зале эффектную блондинку, и, недолго думая, твердой походкой спустился в зал и пригласил ее танцевать. Все очень мило. Хотя, откровенно сказать, танцор я всю жизнь был неважный, и мог решиться на приглашение незнакомки только в особом состоянии духа. А потом, вернувшись к себе на голубятню, я не надумал ничего лучше (может, еще после одной рюмки), как написать ей записку с просьбой о свидании завтра у почты и попросил официанта передать эту записку той эффектной особе. И он, дурак, передал. А она же, естественно, была не одна. И вот по лестнице к нам на голубятню поднимается разгневанный мужчина, с которым она пришла в ресторан, и, потрясая моей запиской, рычит: «Так вот чему вас учат в Литературном институте!» Оказывается, я, тоже дурак, спьяну написал свое послание на какой-то бумажке со штампом института. И тут началось такое!.. Ну, слава Богу, моим друзьям удалось как-то уломать ревнивца и нежно спустить его в зал. По-моему, это был еще не муж ее, впоследствии еще более знаменитый.
Эта комическая история, у которой были шансы стать драмой, имела некоторой продолжение. Однажды в букинистическом магазине на Сретенке я случайно еще раз встретил незнакомку. Помнится, разговора не получилось. «Ах, это вы!» – кажется, только это и сказала она. Но каково же было мое изумление, когда в 1967 году я увидел эту блондинку, как сказал поэт, «не спетую песню мою», в одном уж совсем знаменитом фильме… Для «Красной звезды» я тогда написал статью об этом фильме, он мне понравился, наверное, хвалил и С…
Второй раз я был в Дубултах уже в феврале 1985 года с дочерью восьмиклассницей в ее каникулы. От тех дней осталось стихотворение «Чудотворец» о посещении Домского собора в Риге.
Гремел орган в соборе древнем.
Опять, как с неба, льется Бах…
Сердца распахнуты, мы внемлем
С улыбкой смутной на губах…
И возникает перспектива
В пространство душ, страстей, эпох…
Артист, вершащий это диво,
Для нас невидим, словно Бог.
В конце на вызов наш упорный
Он показался лишь на миг –
Мелькнул вверху, как в выси горней,
Нездешний отрешенный лик.
А мы все хлопали, покуда
Поднять уж не могли руки,
Но он не вышел – сделал чудо,
И что теперь ему хлопки.
А после первого гостевания в Дубултах – в 1954 году поездка с женой Ириной в Ялту; в 55-м как исключение – лето на даче в Опалихе; 56-й – Симферополь, Алупка, Ялта; в октябре 57-го – Геленджик, дача Россельмаша; в октябре 58-го – туристическая поезда к Венгрию с сослуживцами по «Литгазете», а прямо оттуда – в Сочи, санаторий «Новые Сочи»; в ноябре 59-го – опять Сочи, санаторий «Металлург»; в 60-м – Ялта, Дом творчества Союза писателей; в октябре 61-го – поездка морем из Одессы в Египет с заходом в Румынию (Констанца) и Грецию (Пирей и Афины), а по возвращении из Одессы – в Гагры, в Дом творчества; в сентябре 1962-го – Сочи, санаторий «Металлург»…
В ту пору в поездках, и в этих домах, в санаториях, как и в Москве, конечно, случались встречи, нередко заставлявшие сердце биться чаще, и радоваться, и печалиться, и негодовать… Прав Пастернак: «И чем случайней, тем вернее, стихи слагаются навзрыд».
B.C.
Начинался июнь. Все сверкало, цвело.
Под акации кроной тенистой
Вы стояла как будто всем бедам назло
Изваянием радости чистой.
От лица золотистую прядь отстраня,
Среди толп суеты неизменной
На бульваре у моря в сиянии дня
Вы стояли как в центре Вселенной.
Время многое в прорву забвенья сметет,
Но пребуду я в вечной надежде,
Что акация та все цветет и цветет,
И под ней изваянье как прежде.
ЗВЕЗДЫ
Звезды на небе, звезды на море, Звезды и в сердце моем
Старинный романс
Себя ты утром не щадила:
– Проклясть! Забыть! Из сердца прочь!..
А мне в глаза
звезда светила,
Та, что светила нам всю ночь.
Но эту ночь ты увидала Достойной строгого суда…
А надо мной звезда витала –
Та, что витала и тогда.
– И позабудь о всем, что было.
Закрой снаружи эту дверь!..
А надо мной звезда кружила,
А силу звезд поди измерь.
Досаду, что тебя объяла,
Ты изливала напрямик…
А надо мной звезда сияла
Та, что сияла нам в тот миг.
Кляла обоих нас, корила С какой-то страстью неземной…
Моя душа
меж звезда парила,
И видел я твой лик ночной.
– Безумье! Вздор! – ты восклицала,
Оплошность видя без прикрас.
А надо мной звезда мерцала –
Та, что мерцала нам в тот час.
– Как ты посмел! Как мог решиться!
И впредь – запомни – никогда!
Но как от звезд мне отрешиться,
Когда и ты – моя звезда!..
Шли дни. Досада не старела,
Не слабла горечи струя.
А надо мной звезда горела,
И с ней горела жизнь моя.
Малеевка
* * *– Прощай. И образумься, и не сетуй –
Мы выпили до дна свое вино…
Но я-то знал, что после ночи этой
Мне будет пусто, серо и темно.
– Все к лучшему, – сказала ты и смолкла
И, встав, ушла в редеющую тьму.
А я молился истово и долго:
– Да будет нам по слову твоему!
Гагра
Но когда именно и что конкретно рождает стихи? Казалось бы, ясно – в дни и часы сильных чувств. Но вот уж как я любил Наталью, как терзался нашим разрывом и – ни строчки. Странно…
Продолжу реестр вояжей: в 1963 году – Геленджик; в 64-м – «Новые Сочи»; в 65-м – Батуми, Зеленый мыс; в 66-м – Коктебель, Дом творчества; в 67-м – Гагра, Дом творчества; в 68-м – Коктебель; в 69-м – Коктебель; в 70-м – Москва, Опалиха; в 71-м – Малеевка и Коктебель, Дома творчества; в 72-м – Малеевка и Коктебель; в 73-м – Малеевка и Коктебель; в 74-м – Малеевка, Комарово и Коктебель… Люба…
Все женщины, оставлявшие след в душе моей, были прекрасны. Ни одной стервозы или склочницы, ни одной сквалыги или зануды, ни единой сплетницы, скандалистки или шантажистки. Я уж не говорю о женах, которых небеса систематически дарили мне. Красавицы, умницы, загадочны, как пушкинские русалки, что «на ветвях сидят» в «Руслане и Людмиле». Ведь они все, как полагается русалкам, – из вод. Одна явилась из Патриарших прудов (Ермолаевский переулок), другая – из Чистых прудов (Телеграфный переулок), третья – с Камчатки, то ли из Берингова моря, то ли из Охотского.
