Хадлстон Уильямсон - Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера. 1919–1920
Хуже того, среди верной части армии была и партия, которая, прислушиваясь к голосу политических интриганов, все еще выжидала, куда ветер подует. Эти люди, хотя формально и являлись преданными сторонниками дела Деникина, даже в этот самый момент получали предложения от красных властей и вскоре действительно стали обсуждать условия, при которых были готовы предать своих товарищей в обмен на обещание амнистии и автономии для того конкретного уголка Южной России, в котором они надеялись провести свою жизнь в тщеславном ощущении безопасности.
В конце дня 23 декабря ко мне домой пришла записка от My си Смагиной.
«Поскольку близится ваше Рождество, – писала она, – поскольку вы вдалеке от ваших домов, ваших родителей и друзей и так как вы приехали издалека, чтобы помочь нам, мы с Алексом надеемся, что вы поужинаете с нами в Рождественскую ночь и захватите с собой одного-двух своих друзей. Светлана принесет свою балалайку и споет для нас».
Я намечал устроить нашу собственную рождественскую вечеринку в ту ночь у себя дома, но так как некоторые офицеры все еще не вернулись в Новочеркасск, я отложил ее до 27-го, на которое к тому же приходился и мой собственный день рождения, и с радостью принял приглашение Смагиных.
А тем временем эвакуация Новочеркасска уже представлялась не только неизбежной, но и близкой. Штаб превратился в свалку макулатуры, всюду горели костры, уничтожались документы. То и дело появлялся какой-нибудь верховой, тащившийся на лошади без стремян, либо проносилась какая-нибудь машина с двумя-тремя жуткого вида офицерами в занесенной снегом одежде. Беженцы готовились к следующему переходу и укладывали свои скромные пожитки в узлы и потрепанные чемоданы.
Я приступил к обдумыванию собственных планов, которые, как я в то время полагал, надо будет привести в действие самое позднее 2 января. Лично я считал, что по политическим причинам русское командование будет заинтересовано в том, чтобы не допустить, чтобы кто-либо из британских офицеров был глубоко вовлечен в заключительные операции, но я также знал, что многие русские, как гражданские лица, так и военные, следили за каждым нашим движением и только ждали возможности, чтобы пожаловаться на то, что мы бросаем их на произвол судьбы. И поэтому я решил, что ко мне присоединятся два офицера, Дики и Рид, и мы последними оставим город с арьергардом под началом генерала Янова.
Остальным офицерам вместе со Смагиными, Муравьевыми и некоторыми более молодыми и более активными людьми, связанными с группой связи, надлежало быть готовыми в течение шести часов отбыть в вагонах миссии, как только ситуация станет критической. Всем другим, перед кем я чувствовал свою личную ответственность, я дал совет в самое короткое время при первой же возможности покинуть Новочеркасск, пробираться через Ростов и через Дон на Батайск, а оттуда – в Екатеринодар или даже в Новороссийск. Там, насколько это будет возможно, им поможет британская миссия.
Я намеревался ясно дать понять молодой группе, что, за исключением переводчиков, русских офицеров связи и их иждивенцев, все вольны поступать как им пожелается и что я окажу им помощь, какая в моих силах, но они не могут рассчитывать на вагоны миссии, все из которых предназначены для офицеров и тех, кто до последней минуты остается со мной. Конечно, невозможно было установить какой-то твердый порядок, но я полагал, что эти планы – лучше, чем вообще отсутствие таковых, и они повысят шансы для каждого. Хотя в конце концов первая группа столкнулась со второй, все равно они сработали.
Однако на какой-то момент у меня в распоряжении оказались лишь те вагоны, которые были отведены для меня, но с помощью Норманна Лака и полномочий от Сидорина и атамана я смог отобрать еще два, которые мог при случае прицепить к идущему на юг поезду. Я так и не смог вызвать в нужный момент специальный локомотив либо вагон, и дело повернулось таким образом, что пришлось выпрашивать отдельные вагоны – а в одном случае паровоз в комплекте с машинистом – и по возможности помогать разным людям. Сотрудничество с работниками железной дороги и машинистами стоило нам много рома и рублей.
К середине декабря все мои надежды вновь попасть на фронт иссякли, и из всех британских офицеров связи недоставало только пулеметчиков да того, что находился в 3-м артиллерийском корпусе. Эти три офицера не появлялись до 27-го, потому что оказались вовлеченными в беспорядочный отход по магистрали Каменская – Луганск, потеряли весь свой транспорт и были вынуждены сжечь свои вагоны на станции Лихая.
Сидорин уже отошел со своим штабом в Персиановку, симпатичное маленькое село в 10 милях к северу от Новочеркасска, состоявшее в основном из небольших деревянных домиков, принадлежавших горожанам, – летних дач. Разбитые воинские части уже брели через город. Первыми появились поезда со множеством раненых, жалких и трясущихся на соломе, окровавленной от их ран; потом – верховые, ссутулившиеся, с опущенной головой, на плечи наброшены мешки, старые пальто, платки – все, что могло удержать тепло; потом побрела сквозь снег несчастная пехота, лица солдат посерели от усталости. И наконец, беженцы, молчаливые, изнуренные, большинство из них едва держались на ногах и умирали с голода, толкая телеги, на которых были узлы или дети, рядом – беспорядочные группы в повозках, которые тянули истощенные и спотыкающиеся лошади.
К этому времени все движение поездов из Новочеркасска в северном направлении было приостановлено, чтобы освободить рельсы для потока на юг, но вдоль всей магистрали поезда один за другим застывали в неподвижности с заснеженными и обледеневшими корпусами и замерзшими окнами.
Поскольку новости из прифронтовых районов становились все мрачнее, я пошел к генералу Попову, который отвечал за организацию обороны города, и предложил услуги свои, а также еще пяти-шести других офицеров на тот случай, что, как только вступят в силу мои планы эвакуации, мы отдадим себя в его распоряжение, либо присоединимся к какой-нибудь воюющей части, либо выполним какие-то иные обязанности, связанные с обороной города.
Однако определенного ответа от него я не добился, потому что, похоже, русских командиров охватило типично восточное настроение покорности судьбе и «будь, что будет». Они выглядели удивительно безразличными к состоянию своих войск и к положению на фронте. Старое ленивое, безразличное отношение российского императорского Верховного командования проявлялось в их легкомыслии, в том, как им удавалось жить в сравнительном комфорте в своих штабах или в поездах, тогда как войска вокруг них голодали или замерзали; или в том, как они разъезжали на автомашинах и в колясках, тогда как раненые шли пешком.
