Борис Соколов - Арманд и Крупская: женщины вождя
Она, как и Ленин, верила, что после революции «рабочие и работницы могут строить жизнь так, как это нужно им». Так говорит Иван и продолжает: «Они могут построить новый радостный мир, коммунизм, где не будет уже никогда ни голода, ни войны, ни угнетения, ни эксплуатации, ни рабства, где все будут работать и получать все им необходимое». Поскольку в настоящем как раз была война и голод, большевикам, и Инессе и Ильичу в их числе, приходилось кормить народ баснями о светлом будущем, которое теперь вот-вот должно наступить.
Чтобы мрачное настоящее не выглядело таким уж мрачным, Инесса от лица своей героини вспоминает о прошлом, которое рисует самыми черными красками: «Пришла я домой. Убралась, накормила своего Гришутку. Принялась чинить ему порточки, да и снова задумалась о словах Ивана… Вспомнилось мне, как раньше, при буржуях, на фабрике жилось нам, работницам. Хозяин, купец Расторгуев, толстый такой, недалеко от фабрики имел прекрасный дом, окруженный садом. Да в Москве у него был еще барский особняк. У них всегда, бывало, музыка, гости, шум. Жена его — тоже какая полная, красивая. Одета в бархатах да в шелках. Бывало, проедет в коляске, развалившись, в ответ на наши поклоны еле кивает головой. А мы, работницы, работали одиннадцать часов в сутки, а то еще и сверхурочные. Жила я в подвальном этаже. Углы сдавала. Тесно, темно, сыро. Верчусь я как белка в колесе. Днем на фабрике, а вечером дома вожусь, стираю, стряпаю. Жалованье совсем было маленькое, прожить нечем. Что толку, что в магазинах много всего было. Было, да не про нас! А мы все равно впроголодь жили. Бывало, и молока ребенку не на что купить. Так мой первенький и умер. А директор Упырев — вот тоже был лютый какой! Бывало, ни одной девушки не пропустит, так и лезет к ним. А оттолкнет его девушка, ну тут беда! Пошлет этого самого Петра Никифорыча. Тот придирается, сплошь бракует товар, а то вовсе выгонит за ворота: иди, мол, голубушка, на все четыре стороны. Многие девушки так, бывало, и поддаются Упыреву просто из-за куска хлеба.
Однажды, во время войны, не стало вмоготу нам, работницам. Мужья наши, братья уже третий год за буржуев воевали. А мы остались одни с малыми детьми. Жалованье маленькое, кормиться совсем нечем. А тут еще зима была такая холодная. Моготы нашей больше не было. Стали мы требовать прибавки жалованья. Вышли толпой на улицу, кричали, галдели. Требуем, чтобы нам больше платили, да чтобы не было больше войны. У одного рабочего оказался красный флаг и пошли на улицу с демонстрацией. В других фабриках тоже снимали рабочих. Собралось нас очень много. Идем мы прямо к губернаторской площади. Только мы туда дошли, а там полно солдатами. Офицер нам кричит: «Расходись!» Мы идем дальше. Как он крикнет еще раз, солдаты и выстрелили. Убито было тогда несколько работниц. Так, сердечные, и лежали, раскинувшись, в крови. А уж сколько было избитых!»
Читать эти строчки забавно и грустно одновременно. Инесса здесь очень своеобразно преломляет факты собственной биографии, а также биографии своего первого мужа. Начнем с того, что Александр Арманд сам участвовал в демонстрации рабочих собственной фабрики 22 ноября 1907 года, в день начала суда над социал-демократической фракцией Государственной Думы. Тогда красильщики и ткачи под красными флагами с пением революционных песен прошли по улицам Пушкина. Арманд был в их рядах. В конце концов, демонстрация была разогнана полицией и казаками, но убитых при этом, по счастью, не было. Несколько десятков демонстрантов, в том числе и Александра Евгеньевича, арестовали. Однако вскоре мужа Инессы выпустили, на два года запретив проживание в обеих столицах и крупных городах. Местом жительства Александр Евгеньевич выбрал подмосковный Дмитров, а потом отправился на север Франции, в город Рубе, где в Высшей школе прикладных искусств изучал технологию окраски тканей. На фабриканта-кровососа из пропагандистской брошюры Александр Евгеньевич никак не походил. А при описании сцены разгона демонстрации Инесса использовала впечатления от московских демонстраций конца 1904 — начала 1905 года, когда среди демонстрантов действительно было немало жертв.
В брошюре работница с Иваном соглашается: «Да, тяжелая была наша доля. Правду говорит Иван, были мы рабынями. Ну а при Советской власти всего этого не может быть. Потому теперь наша, рабочая власть. Теперь мы вольные птицы. Сами всюду порядки устанавливаем…» Тут Инессе пришлось закрыть глаза на многие неудобные вещи. Хотя бы на то, что большевики с неугодными им демонстрациями обходились столь же круто, как и царские полицейские и казаки. Один разгон мирной демонстрации в поддержку Учредительного собрания в Москве в январе 1918 года, тоже, кстати, проходившей под красными флагами, обошелся, даже по официальным, явно заниженным данным, в 9 убитых и 22 раненых. А по всей России таких эксцессов были сотни.
Героиню Инессы все равно терзают сомнения, питаемые реальностями жизни: «Отчего же Советская власть не устроит так, чтобы нам, работницам, совсем хорошо жилось?» И она опять впадает в ересь неверия: «…Через некоторое время был такой случай. Все время выдавали совсем маленький хлебный паек, тут несколько дней и вовсе перестали давать. Побежала за молоком, а молоко 40 рублей кружка. Измаялась я в очередях. А дома, как на грех, ни крупинки муки не осталось. Ну, что тут поделаешь! Гришутка мой кричит, есть просит. Такая меня взяла злость! Сижу на кровати, чуть не плачу. Думаю: вот так Советская власть! Ведь в Советах не буржуи какие-нибудь. Наши же рабочие, наши же работницы сидят. И чего же они нам-то, работницам, не помогают? Ведь тяжело же нам! Сначала на фабрике простой целый день, потом в очередях стой, потом еще дома возись со стиркой! А тут еще ребята! Ну, как их накормить, напоить, когда хлеба нет! Вон у Гришутки уже пальцы повылезли из башмаков, и сапог негде купить. Да и опять-таки я на фабрике день-деньской. Как я за ним присмотрю? Вот у соседки маленький еще ребенок — так той совсем не на кого его оставить. Так и берет его с собой на фабрику, он сидит там между станками. Ну, разве это порядок! Уже это, кажется, первое, о чем должны были бы подумать наши работницы. А они, чай, расселись там в Советах, баклуши бьют, а о нас, фабричных, забывают. Дай, думаю, сбегаю к Ивану, пусть он мне ответ держит. А то Советы, Советы, а о нас, работницах, забыли!»
Далее следует едва ли не документальная зарисовка посещения Инессой Ленина и Крупской: «Прибежала я к Ивану. На сердце так и кипит. Он сидит за чаем, какие-то бумажки перебирает. Тут же сидит его жена, чай пьет. Я села рядом. «Ну, — говорю, — Иван, ты все говоришь, что власть в наших руках. А вот сейчас мы, работницы, и наши дети без хлеба сидим. Пайка-то вот уж который день не выдают. О чем же вы там думаете? Почему не позаботитесь о том, чтобы вовремя был хлеб? Не для того мы вас выбирали (Ленина, верно, никто и никогда не выбирал. — Б. С.), чтобы вы стулья в Советах просиживали. А вы вот все говорите, митинги, собрания устраиваете, а дела не делаете!» Столько наговорила, что другой оратор в цельный час не сказал бы!»
