Женевьева Шастенэ - Лукреция Борджа
Александр VI, как обычно, устроился в Ватиканской лоджии, чтобы полюбоваться своим триумфом — прибытием кортежа, символизировавшего честолюбивые устремления его семьи. Едва завидев своего сына и кардинала Ипполито, он вернулся на трон, тогда как камерарии встречали феррарцев перед базиликой. Все поднялись по шести внешним ступеням, и принцы д'Эсте были приглашены в покои Papagallo. Кардинал Ипполито встал на колени и поцеловал туфлю святого отца, тот поднял его и горячо расцеловал. Дон Ферранте и дон Сиджизмондо удостоились той же чести. После чего всей свите было позволено засвидетельствовать почтение папе. Толкотня была такая, что личный советник Эркуле, Джанлукка Кастеллини, был оттеснен; заметив это, секретарь папы восстановил порядок и освободил ему дорогу.
Свидетели отмечали, что Александр VI светился счастьем, казался помолодевшим, его бледное лицо временами розовело от волнения. Прибытие феррарцев, как и его коронация, состоявшаяся за девять лет до этого, останутся самыми блестящими торжествами за все время его правления. Его личный триумф стал триумфом Рима. Он говорил, пленяя и очаровывая посланников герцога Эркуле, затем благословил их и отправил к своей дочери.
Лукреция шла им навстречу по парадной лестнице под руку с Педро де Гильеном Ланколем, супругом донны Хуаны Борджа, аскетического вида стариком с пышными седыми волосами, одетым во все черное с одним-единственным украшением — цепью бургундского ордена Золотого руна. На дочери папы было платье из белой парчи с шелковыми рукавами и болеро из коричневого с фиолетовым отливом атласа, расшитого золотом, подбитое соболем на плечах; сетка, в которую были вплетены драгоценные камни, поддерживала ее прическу, на шее сверкало ожерелье из жемчужин и рубинов.
Появление этих двух столь несхожих особ: она — в наряде, излучающем свет, он — во всем темном, она — утренняя заря, он — вечерний сумрак — потрясло феррарцев. Вместо ожидаемой ими надменной злыдни перед ними предстала ангельского вида молодая женщина. Даже у кардинала Ипполито, познавшего как небо, так и ад, «глаза выскочили из орбит», как писал Иль Прете[26] Изабелле Мантуанской.
Лукреция не стала обнимать братьев мужа, а склонилась перед ними в поклоне, по французской моде. После поклонов, приветственных речей и bellissima colazione[27] новая родственница преподнесла им подарки: чаши, кувшины для воды, серебряные тарелки и украшения. Любезная и сдержанная с советниками герцога и веселая с братьями Альфонсо, она чудесным образом нашла нужный тон с каждым из них. Успех «грациозной дамы» был полным. Однако протоколом был определен час их возвращения в те дворцы, где они были размещены. Д'Эсте покинули Лукрецию с сожалением: одни направились в Ватикан, другие — в Санта-Ма-рия-ин-Портику или в Бельведер, дворяне пониже рангом разошлись по домам епископов и служащих папского двора.
В ту же ночь феррарцы отправили отчеты тем, кто их делегировал в Рим. Все воздавали должное достойному поведению Лукреции, столь естественно сочетавшемуся с ее приветливостью. Что касается кардинала Ипполито, то он написал своей сестре Изабелле Мантуанской, дав ей понять, что у нее появится опасная соперница — «бесконечно очаровательная и исполненная необыкновенной грации». Наиболее точным отчетом является свидетельство Джанлукки Кастеллини, написанное им собственноручно для герцога д'Эсте:
Сегодня после ужина я направился к сиятельнейшей синьоре Лукреции, чтобы поклониться ей от имени Вашей Светлости и Его Милости дона Альфонсо. В связи с этим мы имели длительную беседу о различных предметах. Она проявила себя очень мудрой и очень любезной, выказала добрый нрав и почтительную преданность Вашей Светлости и дону Альфонсо. Кроме того, во всем она наделена совершенной грацией наряду со скромностью, любезностью и благопристойностью. Также она является ревностной христианкой. Завтра она идет ж исповеди, а на Рождество собирается причаститься. Красота ее неоспорима, а благодаря приятным манерам и грациозности она сияет еще ярче. Словом, достоинства ее таковы, что ничего зловещего в ней нельзя заподозрить10.
Это послание личного секретаря Эркуле д'Эсте исключительно важно. Отец и сын ждали его. Если бы его отзыв был неблагоприятным, они изобрели бы какой угодно предлог, чтобы разорвать соглашение. Становится совершенно ясно, что д'Эсте не доверяли Борджа до последней минуты. Что касается той фразы, где их доверенное лицо берет на себя смелость утверждать, что в поведении молодой женщины нет ничего зловещего, то она доказывает, как велики были их опасения. Два дня спустя советник Поцци и юрист Сарачени в свою очередь писали: «Чем больше мы изучаем синьору Лукрецию, тем больше нас очаровывает ее доброта, благопристойность, скромность, тактичность. Образ жизни, который она ведет у себя дома, — это образ жизни не просто христианки, а души набожной». Необходимо также процитировать агента Феррары Бартоломео Брешани. «У нас, — писал он, — достаточно оснований, чтобы быть удовлетворенными этой сиятельной дамой, чьи нрав и манеры совершенны, а христианское милосердие побуждает ее оказывать поддержку одной кающейся грешнице, уже восемь лет живущей в Ватикане»11.
Сообщения от разных людей произвели на Эркуле должное впечатление, и потому он отправил эскорт в Витербо, чтобы привезти оттуда пятнадцать монахинь, одна из которых, сестра Колумба да Риети, творила чудеса и слыла святой. Герцог д'Эсте лично сопроводил их в монастырь, специально для них приготовленный, и в течение нескольких дней молился вместе с ними.
В Риме Александр VI отслужил рождественскую мессу, помогали ему принцы д'Эсте, и посол Феррары описал своему господину, что «в храме папа держался весьма величественно, словно превосходный актер, вышедший на сцену». На следующий день дочь святого отца дала прием и по окончании его веселый праздник, который она открыла под звуки флейт и скрипок вместе с доном Ферранте, своим будущим деверем.
Изабелла Мантуанская поручила Иль Прете, своему «доброму охотничьему псу», шпионить за Лукрецией, а в случае необходимости подкупить ее служанок, чтобы проникнуть в ее личные апартаменты и составить представление об убранстве ее жилища, о том, каковы ее одежды и украшения. Она получила от своего агента послание, датированное 29 декабря: «Я буду следовать за синьорой Лукрецией как тень, и там, где не увидят глаза, я буду полагаться на нюх». Однако ничего предосудительного информатор не обнаружил:
Сиятельная госпожа бывает на людях мало, поскольку занята своим отъездом. В воскресенье вечером, в день святого Евфимия (26 декабря), я спешно направился в ее жилище. Она сидела возле постели; в углу комнаты стояло десятка два римлянок, одетых «на римский манер», с обычными покрывалами на голове. Здесь оке были десять ее придворных дам. Один дворянин из Валенсии и придворная дама по имени Николъ открыли танцы. После чего госпожа очень хорошо и очень изящно танцевала вместе с доном Ферранте. На ней был наряд из черного бархата с золотыми галунами и черными рукавами. Грудь ее до самой шеи прикрывала вуаль с золотыми полосами. На ней было жемчужное ожерелье, на голове — зеленый головной убор и сетка, унизанная рубинами. Вчера вечером кардинал ходил вместе с герцогом Чезаре и доном Ферранте прогуляться в масках по городу. В Риме с утра до вечера только и видишь что придворных в масках, поскольку после полуночи им не позволено появляться вне дома, иначе это дало бы повод к гнусным делам12.
