Ганс-Ульрих Рудель - Пилот штуки
Они вполне могут оказаться нашими частями, пытающимися пробиться назад. Поэтому я приказываю всем пилотам перед атакой удостовериться, летая на малой высоте, что атакуемые ими войска на самом деле являются советскими. Во время отлета из Венгрии мы полностью загрузили боеприпасы, но по-прежнему нет никакого следа наших машин-заправщиков. Я бросаю взгляд на указатель топлива: у нас осталось горючего только на один короткий вылет. Через двадцать минут после посадки в Удетфельде мы отправляемся в наш первый боевой вылет в этом районе. Вдали показалась Ченстохова. Я обследую дороги, идущие на восток, по которым, судя по сообщениям, движутся русские танки. Мы летим на малой высоте над городом. Но что это там такое происходит? По главной улице движется танк, за ним следуют второй и третий. Они похожи на Т-34, но этого не может быть. Это, скорее всего, танки 16-й и 17-й танковых дивизий. Я делаю еще один круг. Ошибиться нельзя, это, без сомнения, Т-34 с пехотой, усевшейся сверху на броне. Иваны. Это не могут быть захваченные у них танки, которые мы иногда используем, поскольку в этом случае их экипажи стали бы стрелять в воздух из ракетниц или растянули бы на корпусах флаги со свастикой. Мои последние сомнения рассеиваются, когда я вижу что пехота открывает по нам огонь. Я отдаю приказ атаковать. Мы не должны сбрасывать бомбы на город, всегда есть вероятность, что внизу окажутся мирные жители, которые были захвачены врасплох и не смогли эвакуироваться из города. Провода высоковольтной передачи, высокие дома с антеннами и другие препятствия чрезвычайно сильно затрудняют атаки противотанковых самолетов с малой высоты. Некоторые из Т-34 кружат вокруг городских кварталов, так что легко потерять их из виду во время пикирования. Я расстреливаю три танка в центре города. Эти танки должны были откуда-то появиться. Мы летим на восток, вдоль железной дороги и шоссе. Всего в нескольких километрах за городом следующая группа танков катиться впереди колонны грузовиков с пехотой, боеприпасами и зенитными орудиями. Здесь, на открытой местности мы чувствуем себя в своей стихии и преподносим танкам неприятный сюрприз. Наступают сумерки и мы возвращаемся на базу. Восемь танков горят. У нас кончились боеприпасы.
Мы никогда не относились к нашей задаче несерьезно, но мы, возможно, были склонны относиться к охоте на танки как к разновидности спорта. Однако сейчас я чувствую, что все это уже перестало быть игрой. Если бы я когда-нибудь увидел еще один танк после того, как у меня кончились боеприпасы, я бы протаранил его своим самолетом. Я охвачен яростью при мысли о том, что эта степная орда катится через самое сердце Европы. Сможет ли кто-нибудь снова избавить от них Европу? Сегодня у них могущественные союзники, снабжающие их материалами и открывшие второй фронт. Принесет ли однажды поэтическая справедливость ужасное возмездие?
Мы летаем с рассвета до заката невзирая на потери, не обращая внимания на противника и плохую погоду. Мы участвуем в крестовом походе. Мы молчим между вылетами и по вечерам. Каждый выполняет свой долг стиснув зубы, готовый отдать, если понадобиться, свою жизнь. Офицеры и солдаты осознают, что жизнеутверждающий поток объединяет их в духе товарищества, невзирая на ранг и класс. И так было у нас всегда.
* * *
В один из этих дней рейхсмаршал срочно вызывает меня в Каринхалле. Мне абсолютно запрещено летать, это приказ фюрера. Я схожу с ума от волнения. Пропустить целый день полетов и приехать в Берлин, чтобы узнать об этой ситуации. Это невыносимо! Я просто не буду этого делать! В этот момент я чувствую, что ответственен только перед собой. Я звоню в Берлин между вылетами с намерением просить рейхсмаршала даровать мне отсрочку до тех пор, пока не окончится этот кризис. Надеясь на уступку со стороны фюрера я должен получить разрешение продолжать летать, я не могу просто глядеть на это со стороны. Рейхсмаршала нет на месте. Я пытаюсь связаться с шефом Генштаба. Они все на совещании с фюрером и до них нельзя дозвониться. Дело очень срочное, я намереваюсь нажать на все рычаги, прежде чем сознательно не подчиниться приказам. В качестве последнего средства я звоню фюреру. Телефонист в штаб-квартире фюрера не понимает меня и наверное приходит к заключению, что я хочу соединиться с тем или иным генералом. Когда я повторяю, что я хочу говорить с фюрером лично, он спрашивает меня: "Ваше звание?"
"Капрал", отвечаю я. Кто-то на другом конце линии смеется, поняв шутку и соединяет меня. Трубку берет оберст фон Белов.
"Я знаю, чего вы хотите, но я умоляю вас не сердить фюрера. Разве вам рейхсмаршал ничего не говорил?"
Я отвечаю, что именно поэтому я и звоню и описываю серьезность нынешней ситуации. Но это не срабатывает. Он советует мне лично прибыть в Берлин и поговорить с рейхсмаршалом, он считает, что для меня есть новое назначение. Я в такой ярости, что не могу говорить и вешаю трубку. В комнате стоит гробовая тишина. Все знают, что когда я в бешенстве, лучше всего дать мне время остыть в тишине.
* * *
Завтра мы должны перелететь в Кляйн-Эйхе. Я хорошо знаю этот район, здесь неподалеку живет наш "танковый знакомый" граф Страхвиц. Лучший способ забыть о моих расстройствах - лететь в Берлин и повидать рейхсмаршала. Он принимает меня в Каринхалле, я поражен его раздражительностью и отсутствием добросердечности. Мы беседуем во время короткой прогулки по лесу. Он немедленно открывает огонь из орудий самого крупного калибра:
"Я говорил с фюрером о вас на прошлой неделе, и вот что он сказал: когда Рудель был здесь, у меня не хватало духу сказать ему, что он должен прекратить летать, я просто не мог ему сказать об этом. Но на что тогда вы, главнокомандующий Люфтваффе? Вы можете ему это сказать, я - нет. Я рад видеть Руделя, но я не хочу встречаться с ним снова до тех пор, пока он не уступит моим пожеланиям. Я цитирую слова фюрера и я говорю вам об этом прямо. Я также больше не хочу обсуждать этот вопрос. Я знаю наперед все ваши аргументы и возражения!"
Это ошеломляющий удар. Я возвращаюсь в Кляйн-Эйхе. Во время полета мой ум занят событиями последних часов. Сейчас я знаю, что должен игнорировать приказ. Я чувствую, что это мой долг перед Германией, перед моей страной, бросить на чашу весов весь мой опыт и мои личные усилия. В ином случае я буду казаться самому себе предателем. Я должен продолжать летать независимо от того, каковы будут последствия.
В мое отсутствие полк совершает боевой вылет. Лейтенант Вейсбах, который не участвовал в полетах, потому что мне был нужен оперативный офицер, отправляется на танковую охоту с лейтенантом Людвигом, первоклассным стрелком и обладателем Рыцарского креста. Они не возвращаются из боя, для нас это невосполнимая потеря двух бесценных боевых товарищей. В эти дни мы должны отдавать все, что у нас есть, мы не можем щадить себя. Меня эти операции держат в большом напряжении чем когда-либо, потому что я все время помню, что не выполнил приказ верховного главнокомандующего. Если что-нибудь случится со мной, мне откажут в военных почестях и я буду опозорен, эта мысль беспокоит меня. Но я не могу ничего с этим поделать, я нахожусь в воздухе с утра до позднего вечера. Все мои офицеры знают, что если кто-то спросит меня, я не на боевом вылете, а "только что куда-то отошел". Индивидуальные счета уничтоженных танков всегда должны быть указаны в ежедневных отчетах, которые каждый вечер посылают в штаб Люфтваффе с указанием имени летчика. Поскольку приказ о запрещении летать остается в стиле, цифра уничтоженных мною танков больше не записываются на мой личный счет, а идут на счет всего полка. До сих пор в эту категории записывались цифры уничтоженных танков только в том случае, если два летчика атаковали одну и ту же цель. Тогда, для того, чтобы избежать двойного счета, цифра записывалась под рубрикой "Имя летчика точно указать невозможно, победа приписана всему подразделению". Позднее у нас часто возникали споры с командованием, которое указывало, что прежде мы всегда могли указать имя летчика. Почему вдруг столько танков появилось в графе "совместный счет"? Вначале мы отделывались от вопросов, говоря, что сейчас, когда кто-нибудь один замечает танк, мы все пикируем на него одновременно, поскольку каждый хочет нанести удар. Однажды, во время моего вылета, для расследования является шпион в лице офицера Люфтваффе и вытягивает все из моего оперативного дежурного, пообещав, что никому ничего не расскажет. Кроме того один генерал застигает меня врасплох сразу после вылета на аэродроме в Гротткау, на который мы только что перебазировались. Он не верит моим уверениям, что это был всего лишь "короткий испытательный полет", но это, по его словам, не имеет значения, потому что он "ничего не видел". Тем не менее, я вскоре обнаруживаю, что правда дошла до верховного командования. Однажды, вскоре после визита генерала я упомянут в военном коммюнике как уничтоживший одиннадцать танков и одновременно меня по телефону вызывают в Каринхалле. Я лечу туда и встречаю очень холодный прием. Первые слова рейхсмаршала:
