Рышард Капущинский - Император. Шахиншах (сборник)
Шаху, занятому созданием пятой мировой державы, революцией, цивилизацией и прогрессом, некогда было отвлекаться на те мелочи, какими пробавлялись его подчиненные. Миллиардные счета монарха образовывались более простым образом. Он был единственным, кто имел доступ к бухгалтерии Иранского нефтяного товарищества, то есть решал, как будут распределяться нефтедоллары, а граница между карманом монарха и государственной казной была зыбкой и неопределенной. Добавим, что шах, отягощенный таким количеством обязанностей, ни на минуту не забывал о личной сокровищнице и обирал свою страну всеми доступными средствами. Что же происходит с теми огромными богатствами, которые скапливают шахские фавориты? Чаще всего свои капиталы они помещают в заграничные банки. Уже в 1958 году в американском сенате разразился скандал, поскольку кто-то установил, что деньги, которые Америка тогда выделяла бедствующему Ирану, вернулись в Соединенные Штаты в виде сумм, внесенных в банки на персональные счета шаха, его семьи и доверенных лиц. Но с момента, когда Иран начинает свой великолепный нефтяной бизнес, то есть с минуты резкого повышения цены на нефть, ни один сенат уже не мог вмешиваться во внутренние дела империи, и поток долларов мог спокойно течь из страны в зарубежные, пользующиеся особым доверием банки. Ежегодно иранская правящая элита помещала в эти банки на свои счета два миллиарда долларов, а в год революции вывезла их свыше четырех миллиардов. Словом, шло ограбление собственной страны в масштабах, которые трудно представить. Каждый мог вывезти любую сумму, какой располагал, без всякого контроля и ограничений, достаточно было заполнить чек. Но и это еще не все, ибо вывозятся громадные деньги с тем, чтобы немедленно их израсходовать на подарки и развлечения, а также на то, чтобы в Лондоне или Франкфурте, в Сан-Франциско или на Лазурном Берегу закупить целые кварталы каменных домов и вилл, десятки гостиниц, частных клиник, казино и ресторанов. Громадные капиталы позволили шаху вызвать к жизни новые классы, неизвестные ранее ни историкам, ни социологам, – нефтяную буржуазию. Это необыкновенный социальный феномен. Эта буржуазия ничего не создает, а ее единственное занятие – необузданное потребление. Выдвинуться в этот класс удается не из-за участия в социальных битвах (с феодализмом), не в ходе конкуренции (в промышленной и торговой сфере), а лишь в результате борьбы за благосклонность и расположение шаха. Такое выдвижение может совершиться в один день, в одну минуту, достаточно одного слова монарха, одной его подписи. Продвигается тот, кто наиболее угоден шаху, кто умеет лучше и усерднее других льстить, кто убедителен в своей преданности и холопстве. Других достоинств и преимуществ не требуется. Это класс паразитов, быстро присваивающий себе значительную часть нефтяных доходов Ирана, становится хозяином страны. Им все позволено, поскольку эти люди удовлетворяют настоятельную потребность шаха – потребность в угодничестве. Они обеспечивают ему также столь страстно желаемое им чувство безопасности. Теперь он окружен вооруженной до зубов армией, а вокруг него толпа, которая при виде его издает возгласы восторга. Он еще не понимает, как все это иллюзорно, фальшиво и непрочно. Пока же господствует нефтяная буржуазия (и образует ее преудивительное сборище – высшая военная и цивильная бюрократия, придворные, их семьи, верхний слой спекулянтов и ростовщиков, а также многочисленная категория людей без определенных занятий. Этих последних трудно квалифицировать. Любой из них – человек с положением, состоянием, влиятельный. Почему? – интересуюсь я. Ответ всегда один и тот же – он – человек шаха. Этого было достаточно). Отличительная черта этого класса, вызывающего особую ярость в обществе, столь приверженном семейным традициям, как иранское, была утрата ими национального облика. Одеваются они в Нью-Йорке и Лондоне (женщины чаще всего в Париже), свободное время проводят в американских клубах в Тегеране, их дети обучаются за границей. Этот класс в такой же степени пользуется симпатией в Европе и Америке, в какой вызывает антипатию у соотечественников. На своих фешенебельных виллах представители этого класса принимают гостей, посещающих Иран (и формируют их мнение о стране, которой часто сами уже не знают). У них космополитические манеры и говорят они на европейских языках, итак, разве не ясно, что хотя бы поэтому европеец именно с ними ищет контакт? Но как обманчивы такие встречи, как далек от этих вилл подлинный Иран, который скоро обретет свой собственный голос и поразит весь мир! Класс, о котором идет речь, ведомый инстинктом самосохранения, предчувствует, что его карьера равно как блистательна, так и кратковременна. Поэтому он с самого начала сидит на чемоданах, вывозит деньги, приобретает недвижимость в Европе и Америке. Но поскольку денег невпроворот, часть состояния можно потратить на то, чтобы недурно жить в самом Иране. В Тегеране начинают возникать кварталы категории суперлюкс, комфорт и роскошь которых должны ошеломить любого пришельца. Стоимость многих домов доходит до нескольких миллионов долларов. Эти кварталы появляются в том самом городе, где на других улочках целые семьи ютятся на нескольких квадратных метрах, вдобавок без света и воды. Так вот, если бы такое использование привилегий, вся эта большая жратва происходили как-то втихую, деликатно – взял, припрятал и ничего не видать, попировал, предварительно задернув оконные шторы, построил дом, но в глухом лесу, дабы не раздражать других. Но где там! Тут привычка обязывает, чтобы поразить и ошеломить, чтобы выложить все, как на выставке, зажечь все огни, ослепить, повергнуть на колени, подавить, стереть в порошок! Зачем вообще что-то иметь? Чтобы только молчком, бочком где-то там и что-то такое, якобы, как говорят, как кто-то сказал, кто-то слышал, но где, что именно? Нет! Так иметь – так лучше вообще не иметь. Иметь на самом деле – это раструбить всем, что имеешь, созывать, чтобы другие увидели, пусть смотрят и восторгаются, пусть у них глаза повылезут! И действительно, на глазах безмолвствующей и все более враждебно настроенной толпы новый класс демонстрирует иранский вариант la dolce vita[28], не знающей удержу в своей разнузданности, алчности и цинизме. Это спровоцирует пожар, в огне которого погибнут разом все вместе со своим создателем и покровителем.
Снимок (13)Это репродукция карикатуры, которую какой-то художник-оппозиционер нарисовал в дни мятежа. Мы видим одну из тегеранских улиц. По проезжей части проносится несколько американских машин, лимузинов. На тротуаре стоят люди с разочарованными лицами. Каждый из них держит в руке либо рукоятку от дверцы, либо страховочный ремень, либо ручку от коробки скоростей. Под рисунком подпись: «Каждому – «Пейкан»![29]. Когда шах получил громадные деньги, он обещал, что каждый иранец станет обладателем автомашины. Карикатура изображает, как это обещание реализовалось. Сверху на облаке восседает недовольный шах. Над его головой надпись: «Мохаммед Реза сердится на народ, который не хочет признать, что жить стало значительно лучше». Это любопытный рисунок, иллюстрирующий, как иранцы восприняли Великую Цивилизацию, именно – как Великую Несправедливость. В обществе, никогда не знавшем равноправия, теперь образовались еще более глубокие трещины. Разумеется, шахи всегда были богаче остальных граждан, но их трудно было назвать миллионерами. Чтобы поддерживать двор на приличном уровне, они приторговывали тем, что предоставляли концессии. Шах Насер-эд-дин так задолжался в парижских борделях, что ради уплаты долгов и возвращения на родину вынужден был продать французам право вести археологические раскопки и вывозить найденные древности. Но это было в прошлом. Ныне, в середине семидесятых годов, Иран становится обладателем громадных богатств. И как поступает шах? Часть денег он распределяет среди элиты, половину расходует на свою армию, а остальное – на прогресс. Но что это значит – прогресс? Это не безразличная и абстрактная категория, прогресс всегда вершится ради чего-то и для кого-то. Возможен прогресс, который обогащает общество, делает его жизнь лучше, свободнее, справедливее, но есть прогресс и противоположного толка. Так происходит в единодержавных системах, где элита отождествляет свои интересы с интересами государства (орудием своего господства) и где прогресс как средство усиления государственной власти и ее репрессивного аппарата способствует укреплению диктатуры, рабства, бесплодности, никчемности, пустоты существования Великой Цивилизации в ее рекламной обертке. Стоит ли удивляться тому, что иранцы, неся колоссальные потери, восстали и сокрушили подобную модель прогресса? Они поступили так не в силу своей темноты и невежества (речь ведь идет о народе в целом, а не об отдельных безумных фанатиках), а как раз потому, что были умными, интеллигентными и видели, что творится вокруг, понимали, что еще несколько лет такой Цивилизации – и нечем будет дышать, что они как нация прекратят свое существование. Борьбу с шахом (то есть борьбу с диктатурой) вели не только Хомейни и муллы.
