Александр Боханов - Царь Алексей Михайлович
Только стала затихать история с «Иоанном Дмитриевичем», как в Европе начала разыгрываться новая антирусская интермедия, еще с одним «претендентом» на Престол Государства Российского — самозваным сыном (по женской линии) Царя Василия Шуйского Тимофеем Дементьевичем Анкудиновым (1617–1654)[368]. На самом деле это — уроженец Вологды, сын стрельца, служивший в молодости в Вологде в качестве «пищика», а затем перебравшийся в Москву. Здесь он стал подьячим в приказе Новой Чети, где ему покровительствовал известный администратор и дипломат дьяк Иван Патрикеев. Украв казенные деньги, будущий «царский сын» осенью 1643 года сжег свой дом (вместе с собственной женой, собиравшейся его выдать) и бежал за границу; сначала на Украину, потом в Константинополь (Стамбул), а затем в Польшу.
На протяжении девяти лет (1644–1653) авантюрист ездил по Европе, сперва под именем «князя Великопермского», затем под именем «князя Иоанна Шуйского», всюду рассказывая о своем «происхождении» и прося материальной и политической помощи. Во время своих странствий принял Ислам; (после смерти обнаружилось, что он был обрезан). Заручался в разное время поддержкой Турецкого султана (1640–1648) Ибрагима I, польских магнатов, Шведской королевы Кристины (1626–1689). Опекателем шарлатана стал и Римский папа (1644–1655) Иннокентий X, для чего Анкудинов принял католичество. Всем самозванец предлагал в случае своего воцарения на Руси различные уступки и прибытки. Издавал указы, для которых изобрел особую печать.
В конце концов, эта самозваная нечисть, как и следовало ожидать, «угнездилась» в пределах польско-литовского государства — Речи Посполитой. Летом 1650 года, когда в Варшаве предполагался очередной тур мирных переговоров между Россией и Польшей, русская сторона включила в проект нового соглашения статью «про Тимошку Анкудинова». В тексте говорилось, что «Царь Василий Иванович» Шуйский «детей не имел», что Тимошка — «вор» и Государь Алексей Михайлович просит «Тимошку Анкудинова выдать, и отправит к Его царскому Величеству»[369]. Польская сторона, как было и в вышеназванном случае с самозванцем «Иоанном Дмитриевичем», авантюриста не выдала.
Беспорядки, вспыхнувшие в 1650 году в Пскове и Новгороде, вселили в самозванца Тимошку надежду, что позиции новой Династии ненадежны. Он добрался до Ревеля, откуда собирался «шпиговски или лазутчески» пересылать в Псков пропагандистские «грамотки». Однако волнения утихли, и в 1651 году самозванец переехал из Ревеля в Швецию, где опять переменил Веру, став «лютеранином»; затем жил в Нарве и Кенигсберге. В итоге проходимец был выдан Шлезвиг-Гольштейнским герцогом русскому правительству, изобличен как самозванец и казнен (четвертован) в Москве…
Царь детально был посвящен в указанные авантюрные антирусские истории, но главное внимание — военные баталии. О том, насколько детально Царь был осведомлен о состоянии дел на фронтах, свидетельствует сохранившееся его письмо А.С. Матвееву от января 1655 года. В начале того года польско-литовские войска под командованием гетмана Януша Радзивилла и гетмана Викентия Гонсевского (Госевского)[370] вторглись в очищенные от польско-литовского господства районы Белоруссии, освободили от осады Старый Быхов и заняли Копысь, Дубровну и Оршу.
«Подлинно Радзивилл да Гонсевский, — писал Самодержец, — пришли под Новой Быхов, а с ними пришли всякого чину 12 000 и обложили Новый Быхов, в двух и в трех верстах, а на приступ не смеют идти, а сперва языки говорили 100 000, а другие сказали 50 000, а третьи — 40 000, а четвертые — 24 000, да подлинно доведалися, что всякого человек 12 000, а с Золотаренком всего 6000 сидит, а запасу у него конского до масленицы, а своего до Пасхи, только им и тесноты, что дороги отняли, а стоят в деревнях. И он выходил на князя Несвицково[371] и его побил и обоз весь взял и опять возвратился в Быхов, а гонцы из Быхова с нужею приезжают к нам, а сказывают, что можно проезжать меж Аяцкова облеженья (окружения). Брата его Василия не пропустили в Быхов к нему, и он стоит в Стародубе, а с ним 10 000. И мы, Великий Государь, писали к нему, а велели идти к Могилеву и сходитца со стольниками нашими и воеводами, с князем Юрием Ивановичем Ромодановским и с Поклонским[372] и, сошедшись, за милостию Божиею, велели выручать его… А мы, Великий Государь, идем тоже, а не потому что Радзивилл гордитца пред Богом, а хочет взять Новой Быхов с Золотаренком да Могилев да Шклов и, взяв, идти к Москве. И то свинство есть, что пред Богом хвалится, а Король подлинно хотел посылать послов к нам, Великому Государю, да Радзивилл отговорил…».
Царя особенно возмущало, что гордый, надменный командир польско-литовского войска воевода виленский Януш Радзивилл клялся перед Лицом Божиим, что не окончит войны, пока не завоюет Москву. Видно, у этих «ясновельможных» никак завоевательский зуд не пройдет; все еще забыть никак не могут, что столько лет грабили и разоряли Русь, когда она «обезгосурилась» во время Великой Смуты. Но не допустил Господь новой несправедливости; не дал этому католическому вояке получить славу и добычу. Януш Радзивилл умер 31 декабря 1655 года во время осады польского городка Тыкоцин, занятого русскими войсками…
В конце января 1655 года Царь принимает решение временно вернуться в Москву, повидать родных и главное — встретиться с Патриархом Антиохийским Макарием, который должен был скоро прибыть в столицу. При встрече он признавался Макарию: «Поистине, ради тебя, отец мой, я прибыл, чтобы свидеться с тобой и получить твое благословение»[373].
«А мы, Великий Государь, — сообщал Алексей Михайлович Матвееву 23 января 1655 года, — пойдем к Москве на малое время, легким делом, оставляя все в Вязьме, поклониться образу Пречистый Богородицы и целовать святых Чудотворцев мощи, и бояр, и окольничих, и думных дьяков, и всех людей от печали обвеселить и утешить, и, отвезши сестер своих государынь и Царицу свою и детей, назад возвратимся и пойдем, за милостию Божиею, противу Польского Короля…».
Царь держал под своим неусыпным взором все важнейшие дела в государстве. Хотя война и являлась главным занятием, делом жизни и смерти, но всегда оставались другие заботы, иные проблемы и интересы, которые требовали монаршего внимания и вмешательства.
По словам царского врача англичанина Самуэля Коллинса, Царь имел импозантную наружность. «Он двумя месяцами старее Короля Карла И[374] и здоров сложением; волосы его светло-русые; он не бреет бороды, высок ростом и толст; его осанка величественна; он жесток во гневе, но обыкновенно добр, благодетелен, целомудрен. Очень привязан к сестрам и детям, одарен обширной памятью, точен в исполнении церковных обрядов, большой покровитель Веры; и если бы не окружало его густое облако доносчиков, которые направляют его ко злу его добрые намерения, то его, без сомнения, можно было бы поставить наряду с добрейшими и мудрейшими государями»[375].
