Соломон Кипнис - Записки некрополиста. Прогулки по Новодевичьему
Но больше всего меня в Шуре привлекало его презрение к званиям, чинам, орденам...
Шура Вишневский оказался чуть ли не единственным моим другом, которого не испугала обрушившаяся на нас беда (арест родителей жены Разгона — прим. автора). Больше того: почти все свои свободные вечера он стал проводить у нас...
Вот на этих, почти ежедневных, встречах Шура Вишневский уже давал полную волю своим чувствам по отношению к начальникам всех мастей и рангов, не исключая самого наивысшего. И он поливал всех тех знаменитых врачей, которые гнались за званиями, орденами и прочими цацками. И издевался над моей партийностью. Я думаю, что тогда он говорил искренне.
Ни во время моего короткого «окошка» между двумя сидениями, ни тогда, когда в 55-м году я окончательно вернулся в Москву, у меня не возникло желания увидеться со старым другом. К тому времени он уже вознесся на вершину социальной лестницы. И имел все, что так прежде презирал: большой генеральский чин, уйму орденов, множество всяких званий, директорство в огромном институте и невероятно большое «паблисити» в печати. И он, шпынявший меня моей партийностью, был делегатом партийных больших и малых съездов, членом Московского комитета и пр. и пр. И я понимал, что у него обязательно возникнет ощущение какой-то неловкости передо мною, и не хотел этого...
Мы еще иногда встречались. Случайно, в Союзе писателей, где он любил иногда выступать. Он быстро и неловко целовался и, неизвестно кем возмущаясь, говорил: «Почему мы не видимся? Надо встретиться и поговорить!»
Однако ничего сам для этого не делал, ну а мне это делать было неуместно. Да и о чем мы могли с ним теперь «поговорить»? У каждого из нас была своя и непохожая жизнь. Шура получал очередные звания, ордена, давал интервью, писал статьи и книги, ездил на конгрессы, принимал знатных иностранцев, ходил на правительственные и дипломатические приемы, на все премьеры и вернисажи, на все сверхэлитные балеты, играл в теннис, разводился, женился и мгновенно умер, как бы споткнувшись в этом непрестанном, неудержимом беге.
Когда я вспоминаю его, испытываю к нему никогда не проходящее чувство благодарности за десять месяцев нашей дружбы и какую-то жалость к нему за его непохожесть на отца, за неестественную суетность жизни».
(9-1-9)
ТВОРЕЦ ОРУЖИЯ ПОБЕДЫ
В еженедельнике «Алфавит» был напечатан материал:
«Боги войны Василий Грабин и Сергей Королев: один выиграл войну, другой покорил мир».
Этот заголовок, конечно, может показаться кому-то непомерным преувеличением, а я его привел здесь потому, что он находится в строгом соответствии с фактами...
Артиллерия — бог войны, а конструктор артиллерийского вооружения Грабин Василий Гаврилович (1900-1980) — ее бог. Судите сами.
В годы Великой Отечественной войны из 140 тысяч полевых орудий, которыми воевала Красная Армия, около 130 тысяч сконструированы Грабиным. Его 76-миллиметровая пушка ЗИС-З была признана одной из самых гениальных конструкций в истории ствольной артиллерии. И поныне на всех местах крупнейших сражений эта грозная реликвия войны стоит на пьедесталах почета как памятник отечественному оружию. Грабинскими пушками вооружали танки, самоходные установки. «Зверобоем» назвали в армии его 100-миллиметровую пушку БС-3, пробивавшую броню фашистских «тигров» и «пантер»...
Расстрелянная броня и стала символическим надгробием на могиле В.Г.Грабина, генерал-полковника технических войск, Героя Социалистического Труда, профессора, четырежды лауреата Сталинской премии — творца оружия победы.
(9-5-1)
ПАПАНИНЦЫ
В конце 30-х годов разве что только маленький ребенок в нашей стране не слыхал о папанинцах.
Папанинцев было четверо: сам Папанин Иван Дмитриевич (1894-1986), начальник научной станции «Северный полюс-1» («СП-1»), созданной в 1937 году в районе Северного полюса на дрейфующей льдине, и ее «персонал»: геофизик Федоров Евгений Константинович (1910-1981), гидробиолог Ширшов Петр Петрович (1905-1953) и радист Кренкель Эрнст Теодорович (1903-1971).
Днем и ночью велись на станции научные наблюдения. Такой обсерватории мир еще не знал. Почти 9 месяцев папанинцы жили в ледяном безмолвии, в палатке площадью 6 квадратных метров, под угрозой, что в любой момент их льдина окажется разломанной, а то и раздавленной. И когда такая опасность стала реальной, папанинцы были сняты с льдины и благополучно вернулись на материк...
За научный и гражданский подвиг они стали Героями Советского Союза, докторами географических наук.
Федоров и Ширшов продолжали заниматься наукой, стали признанными учеными с мировым именем, академиками, возглавляли созданные ими научные институты, которые ныне носят их имя.
Кренкель тоже «пошел в гору»: получил звание инженера-подполковника, был директором Научно-исследовательского института метеорологического приборостроения да к тому же председателем Всесоюзного общества филателистов. ( Кренкелю посвящена новелла «RAEM».)
Но особенно преуспел Папанин: стал дважды Героем Советского Союза, контр-адмиралом, крупным хозяйственным руководителем, деятелем государственного масштаба. Чего стоит, например, тот факт, что одних только орденов Ленина у него было 9 (!!) — больше, чем, скажем, у Брежнева (8), Келдыша (7), Жукова (6), Курчатова (5), Королева (2)
...Словом, достиг такого положения, что уже нечего, казалось бы, пожелать. Однако...
В автобиографии Папанин написал:
«За величайшие географические открытия на Северном полюсе присуждена степень доктора географических наук».
Никаким ученым Папанин не был и никаких открытий на Северном полюсе не сделал.
Коль так, то написанное не что иное, как самореклама?
А мне это показалось... трогательным.
Не секрет, что серьезного образования Папанин не получил. И хотя даже был директором двух академических институтов, наука для него, конечно, оставалась недосягаемой вершиной, она была для пего своего рода религией, и которую он свято верил, хотя мало что понимал в ней.
И получив самую высокую ученую степень, он искренне поверил, что ее да ют только за «величайшие открытия». Поэтому так трогательно и написал.
(10-3-12)
«БЕЛЫЙ ПОРУЧИК В НАШЕЙ ЛИТЕРАТУРЕ»
Катаев Валентин Петрович (1897-1986). Писатель, имя которого было популярно почти весь XX век. Остается оно известным и поныне.
Представитель любого из четырех-пяти последних поколений, наверняка, найдет, что вспомнить из этого далеко не полного перечня его произведений:
