Вадим Бакатин - Избавление от КГБ
Проведя столь нехитрый «криминологический» анализ, я отдал своим подчиненным указание это постановление не выполнять до возвращения Ельцина, о чем поставил в известность и Председателя АФБ Иваненко, который с этим сразу согласился.
Как я и предполагал, это был продукт «аппаратных игр». Когда я показал этот Указ Борису Николаевичу, он коротко и лаконично назвал его фальшивкой. Судя по тому, как он был рассержен, кому-то в аппарате Президента, по-видимому, я невольно принес неприятности.
Указ от 19 декабря об образовании МБВД РСФСР оказался одним из наиболее критикуемых документов, вышедших из-под пера Ельцина, и ему тоже была уготована недолгая жизнь. Похоронил Указ пункт об объединении в одну организацию милиции и контрразведки.
Вопрос об этом стоял давно, и здесь придется сделать небольшой исторический экскурс. В бытность министром внутренних дел я являлся одним из сторонников идеи такого объединения. Мне казалось, что, слив огромные людские ресурсы нищей и «безлошадной» милиции с мощным материально-техническим и интеллектуальным потенциалом КГБ, можно было добиться серьезных прорывов в деле борьбы с преступностью. Я остаюсь сторонником такой структуры, но, работая в МСБ, из конъюнктурных соображений, дабы прервать цепь непрерывных реорганизаций, которые парализовали и милицию, и спецслужбы, я обосновывал преимущества раздельной схемы.
Когда 4 ноября 1991 года Госсовет СССР постановил: «Поручить тт. Баранникову В. П., Бакатину В. В. с учетом мнения республиканских органов рассмотреть предложения о возможности объединения Министерства внутренних дел СССР и Межреспубликанской службы безопасности в единую службу безопасности страны и представить согласованные предложения в Госсовет СССР», я выступил против, и поручение благополучно скончалось само по себе. Но после 19 декабря вопрос встал в практическую плоскость уже в российском масштабе. В некоторых газетах писали, что Ельцин, готовя Указ по созданию МБВД, ни с кем не советовался, в том числе и с Бакатиным. Не знаю, как с другими, но со мной он советовался, и я был «за».
Нельзя сказать, что я не видел негативных сторон Указа. Конечно, создание единого аппарата служб правопорядка не вполне вписывалось в концепцию их взаимного контроля и «сдерживания». Но если честно, то его и раньше не было. А парламентский контроль, которого тоже не было, должен быть организован при любой схеме. Я предвидел негативную реакцию республик на поглощение Россией еще одной межреспубликанской структуры — МСБ. Я знал о настроениях на самой Лубянке: сотрудников элитных спецслужб угнетала мысль о переходе под начало МВД, где и работа потруднее. Они интересовались друг у друга, «когда идти получать милицейские свистки?». Не была секретом и реакция на Указ многих представителей демократической общественности, чьи позиции можно проиллюстрировать строками из заявления российской Ассоциации жертв политических репрессий, которое передал мне ее президент Николай Нумеров: «Со всей определенностью заявляем о крайней озабоченности бывших узников ГУЛАГа по поводу новой попытки государства объединить все репрессивные органы в могущественного, никем не контролируемого монстра, призванного снова взять народ за горло». Конечно, здесь больше эмоций, чем рационализма.
Тем не менее в разговоре с Ельциным я поддержал возможность соединения спецслужб и милиции. Как я уже говорил, я полагал, что самое худшее для спец-служб заключалось в затянувшейся их реорганизации и страшной неопределенности в отношении будущего, что буквально парализовало их деятельность. Указ позволял им в короткие сроки закончить все реорганизации, обрести почву под ногами и начать наконец нормально функционировать. Даже плохая определенность лучше неопределенности.
Далее несколько парадоксальное соображение. У меня появилась убежденность, что уход спецслужб «под милицию», лишение их привилегированного положения в какой-то мере могли способствовать нейтрализации угрозы «чекизма» для общества, подорвать его традиции. Заметьте, объединению противилась не только демократическая общественность, но и гораздо более рьяно сами представители органов госбезопасности (но не МВД). Они прекрасно понимали, что в составе нового министерства им не удастся сохранить свой привилегированный статус.
Наконец, я верил в искренность демократических устремлений Ельцина, который не допустил бы использования органов охраны правопорядка и безопасности против народа, как не сомневался в праве Президента России самостоятельно решать вопрос об их структурах.
23 декабря, ровно через 4 месяца после моего назначения на Лубянку, Ельцин пригласил меня в свой кабинет для продолжительной беседы. У меня от этой встречи осталось доброе чувство. Борис Николаевич подробно рассказал о состоявшейся у него накануне беседе с Горбачевым по поводу его отставки. Еще раз поддержал мои действия по поводу известной затянувшейся истории со строящимся зданием американского посольства.
Ельцин спросил у меня, чем бы я хотел заниматься в дальнейшем. Я не стал скрывать, что не вижу для себя места в запутанных и полных разногласий российских структурах. Президент с пониманием к этому отнесся и предложил рассмотреть вариант с дипломатической работой. Может быть, я заблуждаюсь, но мне кажется, что я бы смог осилить эту новую для меня работу. Однако в это нестабильное время мне не хотелось покидать Россию. Я сказал Борису Николаевичу, что готов работать в межреспубликанских структурах, если будет на то добро, а главное, если такие появятся, а они должны появиться. Вопрос об их создании должен был стоять на заседании глав государств — участников СНГ 30 декабря. Президент резонно предложил мне уйти в отпуск на 2–3 недели и сказал, что, когда вопрос о межреспубликанских структурах прояснится, он найдет меня.
На том и расстались. 24 декабря очистил от бумаг сейф и покинул свой кабинет на Лубянке. Как оказалось — навсегда.
На следующий день последовало заявление об отставке Президента СССР Михаила Сергеевича Горбачева. Я уверен, этот человек навсегда вписал свое имя в историю, бросив вызов тоталитаризму на 1/6 части земного шара и избавив человечество от конфронтации и угрозы самоуничтожения. Да, он проявлял нерешительность, колебания, совершал ошибки. Но то, что сделано Горбачевым, одна из ярких страниц новейшей истории. Мне повезло с первых дней активно включиться в работу, которую начал Горбачев, по реформированию нашего государства и общества. В последние, наиболее драматичные годы перестройки судьба дважды уготовила мне не самые приятные и «легкие кресла» — МВД и КГБ.
