Готтлоб Бидерман - В смертельном бою. Воспоминания командира противотанкового расчета. 1941-1945
Я спросил его, служил ли он когда-либо в противотанковой роте в Дармштадте, и он с радостью ответил: «Да, господин лейтенант!» Далее я попросил его зайти потом ко мне в штаб роты. Он прибыл в назначенное время, одетый по полной боевой форме, включая противогаз и шлем. Поначалу я дал ему расслабиться, заведя легкий разговор, а потом поведал ему, что в прошлом я был рекрутом под его командой. Он тут же превратился весь во внимание, а на лице появилось выражение боли, когда я стал вспоминать о многочисленных случаях преследований и устных оскорблений, которые мы с товарищами испытали во время его опеки.
Я особо упомянул один интересный инцидент, когда он заметил две маленькие засохшие капли кофе на большом алюминиевом бидоне из-под кофе, который мне довелось чистить. После этого он стал меня поносить, оскорблять, и я узнал обо всей важности чистоты для благополучия армии. Остаток дня я был вынужден провести за чисткой кухонной утвари до тех пор, пока он не удовлетворился состоянием каждого предмета. Тут я похлопал его по плечу, доставив ему огромное облегчение, и обратил внимание на то, каким невероятным испытаниям приходится подвергаться, прежде чем стать солдатом. Он проявил себя смелым и очень надежным бойцом этой роты.
22 июля русские превосходящими силами атаковали Заппенкопф, и нас бросили в бой как полковой резерв, чтобы залатать брешь от прорыва. В ходе суровых боев один двадцатилетний эльзасец был тяжело ранен, отчего потом скончался, пока его несли в полковой госпиталь. Тем же вечером его взводный фельдфебель собрал все личные вещи солдата. Уже установилось правило, что надо отделять вещи, которые следует отправлять родственникам погибшего, от тех, которые семье не потребуются. Выполняя эти неприятные обязанности, этот фельдфебель подошел ко мне и попросил разговора наедине. И вручил мне письмо, написанное матерью погибшего солдата:
«Наш дорогой сын, вот тебя отправили в далекую Россию как немецкого солдата. Придет во Франции для нас время, когда солнце вновь засияет. Мы слышали, что русские очень хорошо обращаются с эльзасцами. Соседка мне рассказывала, что написала своему мужу, умоляя его сдаться в русский плен. Бросай свою винтовку и уходи к русским. Наверняка они с тобой хорошо обойдутся».
Далее шли слова, какие пишут обезумевшие матери своим сыновьям, воюющим вдалеке от дома. Оставив это письмо на мое попечение, фельдфебель молча удалился. Моим долгом было передать это письмо вверх по команде. Но я этого не сделал, хотя было совершенно очевидно, что автор письма не верила и не желала «окончательной победы» для Германии. Также было совершенно ясно, что мать солдата была готова рисковать даже собственной жизнью, чтобы спасти своего сына от судьбы, которая выпала столь многим на Восточном фронте. Я принял сознательное решение не добавлять дополнительных трудностей семье солдата. Тот факт, что недовольная мать в Эльзасе не поддерживала военных усилий Германии или нашу политическую систему, наверняка не решал вопроса нашей победы или поражения в этом воюющем мире. Потеряв сына, она уже пострадала куда больше, чем может вынести мать.
28 августа 1943 г. я отмечал свой двадцать третий день рождения на операционном столе полевого госпиталя. В верхнюю часть левой руки попал осколок от снаряда, пущенного русской артиллерийской батареей южнее Ладожского озера. Несмотря на поверхностную медицинскую обработку, в рану проникла инфекция, и возникло подозрение, что зазубренная сталь занесла вместе с собой в рану кусочки моей формы. Осмотрев рану, полковой хирург доктор Хегер распорядился сделать операцию, для которой использовал анестезию. Эта анестезия, как утверждали, вводит пациента в транс, в котором тот честно отвечает на все задаваемые ему вопросы.
Придя в себя, я узнал, что собралось много моих товарищей по полку — Фриц Шмидт, Буке, Дойшель, Рех и другие, — желавших лицезреть эффективность сыворотки правды. Доктор Хегер поддакивал, а они выглядели очень убедительно, рассказывая мне невероятные вещи, которые я говорил, находясь под воздействием этого средства. Неудивительно, что большинство задававшихся вопросов касалось некоторого опыта в обращении с женщинами. Во избежание таких обычных последствий анестезии, как тошнота и рвота, мне дали бутылку вишневой наливки с расчетом, что я поделюсь ею со всеми присутствующими. Вечер выпивки и пения прерывался лишь новыми шутками и слухами, которых сейчас было множество — конечно, на мой счет, — касавшихся моей предполагаемой общественной жизни, как это выявилось во время операции.
Несмотря на боль и повышенную температуру от ранения, я оставался в своей части до того момента, пока несколько дней спустя не пришел приказ на отпуск. Скоро я поехал домой в сопровождении доктора Хегера и капитана Деделя. В конце нашего отпуска мы встретились, как и намечали, в Любани, где сели на поезд, который увез нас обратно в наш полк в глубине Советской России.
Плацдарм Волхов — КиришиЧасти 132-й пехотной дивизии, снятые из районов к западу и югу от Поречья, были переброшены в район Драчево для проведения операции в секторе, который до этого удерживался 81-й пехотной дивизией на плацдарме Волхов — Кириши. За исключением отдельных стычек между разведгруппами обеих воюющих сторон да отдельных перестрелок по периметру плацдарма, отведенный дивизии район оставался спокойным. 27 августа полковник Альтман, командир 438-го гренадерского полка, был убит во время осмотра передовой Киришского плацдарма.
11 сентября без предупреждения было приказано подготовить план предстоящей эвакуации плацдарма 81-й, 132-й дивизиями и частями 96-й дивизии. Также полагалось оставить позиции в районе Кусинка и Миаграй.
14 сентября началась подготовка к эвакуации. Весь излишний материал, не нужный для боевых частей в ближайшее время, был либо вывезен, либо уничтожен, включая резервное артиллерийско-техническое оборудование и топливо. Перевозка материалов была произведена за пять дней, а по выполнении завершающих работ все имущество, представляющее ценность для врага (мосты, дороги, железные дороги, жилища и колодцы), было подготовлено для уничтожения саперными частями. Небо затянулось густым черным дымом, когда солдаты, готовясь к отходу, стали методично сжигать все материалы и оборудование, оставшееся на месте.
По плану для эвакуации и отвода боевых частей требовалось пять дней. Для того чтобы не дать возможности противнику догадаться об отступлении, некоторые узлы были превращены в опорные пункты, которые надлежало оставить только в заключительный этап операции. В числе этих опорных пунктов были некоторые районы в пределах Киришского плацдарма и важные позиции вдоль железной дороги.
