Жак Аттали - Карл Маркс: Мировой дух
Он проводил все больше времени в библиотеке Британского музея, с тем большим удовольствием, что там только что открыли новый зал, освещенный большими окнами в потолке и с более внушительным куполом, чем в соборе Святого Павла (он считался самым большим в мире). Его сооружение обошлось в 150 тысяч фунтов стерлингов. Однако архитекторы позабыли о стеллажах, и пришлось устанавливать их в спешке перед самым открытием зала для публики!
Обретение этого великолепного пространства, совпавшее с его собственным переездом, стало для Карла словно еще одним знаком. Как будто улучшение условий жизни должно было обязательно сопровождаться улучшением условий труда. Как будто все должно меняться к лучшему одновременно.
Карл теперь ходил туда почти каждый день и практически всегда садился на одно и то же место. Там он встречал Луи Блана, работавшего над своей монументальной «Историей Французской революции». Главным образом Маркс изучал там доклады об условиях жизни рабочих, но не только в Великобритании. Ему попались официальные донесения из Бельгии, из которых он делал очень подробные выписки, целиком вошедшие в «Капитал» двенадцать лет спустя: в этих страницах отразилось странное сочетание романтического порыва, научной точности и политического азарта:
«Поскольку среди английских капиталистов вошло в моду изображать Бельгию раем для рабочих, потому что „свобода труда“, или, что то же самое, „свобода капитала“, не нарушается там ни деспотизмом тред-юнионов, ни фабричными законами, то следует сказать несколько слов о „счастье“ бельгийского рабочего. Наверняка, никто не был более посвящен в тайны этого счастья, чем покойный г-н Дюкпесьо, главный инспектор бельгийских тюрем и благотворительных учреждений и член Центральной статистической комиссии. Обратимся к его работе: „Budgets économiques des classes ouvrières en Belgique“ (Bruxelles, 1855). Здесь описывается, между прочим, средняя бельгийская рабочая семья, ежегодные расходы и доходы которой вычислены на основании очень точных данных и условия питания которой сравниваются потом с условиями питания солдата, флотского матроса и арестанта… Из этого видно, что лишь немногие рабочие семьи могут питаться хотя бы так, как арестанты, не говоря уже о матросах или солдатах».
В статьях, что Маркс писал тогда для газет, с которыми еще сотрудничал, он поднимает самые разные темы, в том числе и совершенно чуждые ему. Так, в том году он заговорил об Афганистане — «чисто поэтическом термине, обозначающем разные племена и государства, как если бы речь шла о реальной стране. Афганского государства не существует». Кто сегодня лучше и короче сказал бы об этой стране?
В том же году Фейербах, его бывший учитель, первый кумир и первый противник, напечатал свой последний большой труд — «Теогонию», в которой намеревался примирить гуманизм «Сущности христианства» с натурализмом «Сущности религии»: человек обожествляет то, чем в действительности не является, но хочет быть, это есть его бог. Книга не имела никакого успеха. Бедный Фейербах! Его время ушло, а час так и не пробил.
Карл продолжает делать выписки как можно быстрее, поскольку время поджимает: кризис — он это знает, пишет об этом — неминуем…
В самом деле, весной 1857 года этот кризис, которого он ждет, на который надеется, который возвещает, кризис, который, по его мнению, должен был запустить революционный маховик, наконец случился: спекуляция на акциях железнодорожных компаний и недостаточная добыча золота в мировом масштабе повлекли за собой падение всех ценных бумаг на биржах Нью-Йорка, а затем Лондона, Парижа и Вены. Отсюда серьезные проблемы с ликвидностью на многочисленных предприятиях в Соединенных Штатах и в Европе. В Париже Генеральное общество движимого кредита («Креди мобилье»), детище сенсимонистов, примкнувших к Империи, оказалось под большой угрозой. В Англии многие предприятия текстильной промышленности, в том числе и фабрика семейства Энгельсов, переживали не лучшие времена. В довершение всего в Индии восстание сипаев — индийских солдат, служивших в британской армии, — грозило лишить империю главных рынков сбыта.
Карл ликовал: все происходило в точности так, как он предсказывал.
И тут еще одна хорошая новость, как будто так должно быть всегда: горе к горю, радость к радости — Женни снова беременна.
Одиннадцатого июля 1857 года в первом восторженном письме Энгельсу Маркс отмечает: «Революция приближается, как показывают дела с „Креди мобилье“ и с финансами Бонапарта вообще… Капитализму будет далеко не так просто выправить ситуацию, как десять лет назад, ибо социалистический лагерь лишился многих иллюзий, что позволит ему действовать энергичнее и четче». По-прежнему неотвязна мысль о том, чтобы, не повторяя ошибок 1848 года, заключать союз только с крестьянами, а не с буржуа, пусть даже демократами.
Думая, что настал последний час капитализма, Фридрих Энгельс поддался своим воинственным наклонностям и включился в Манчестере в военные приготовления, чтобы отомстить за погибших в 1849 году. Карл пытался умерить его пыл: надо вести пропаганду, а не хвататься за оружие!
На самом деле ситуация снова в корне изменилась, и какое-то время поступали только дурные новости. В результате кризиса главный редактор «Нью-Йорк дейли трибюн» Чарльз Дана решил платить Карлу только за опубликованные статьи, не гарантируя ему еженедельных публикаций. Такое решение существенно урезало его доходы: он терял не менее 60 фунтов в год. А в июле 1857 года у Женни случился выкидыш. Беды тоже всегда приходят парами: огорчения личного порядка и общественные разочарования.
Однако Маркс не отчаялся; он верил в неизбежность краха капиталистической системы. 23 августа он вновь взялся за свою книгу по экономике. Теперь они с Историей состязаются в беге: кто быстрее. В октябре он пишет Энгельсу: «Я работаю, как ненормальный, чтобы закончить свою книгу о политической экономии, иначе система рухнет, прежде чем я закончу книгу!»
Теперь он собирался озаглавить ее «К критике политической экономии». О договоре с немецким издателем из Дармштадта, подписанном тринадцать лет назад, он уже забыл. Да жив ли еще этот издатель? Карл не знал этого. В нужный момент он найдет другого. Он дает определение собственному методу, пишет введение, вычеркивает его: «Общее введение, которое было набросал, я опускаю, так как, основательно поразмыслив, решил, что всякая подгонка под выводы, к которым еще только следует подвести, может помешать, а читатель, который вообще захочет следовать за мной, должен решиться восходить от частного к общему».
Иначе говоря, никакого краткого изложения своих выводов, предваряющих книгу! Читателю придется потрудиться. Странное требование придумал для себя человек, постоянно пишущий обобщающие статьи. На самом деле он по-прежнему подходит к созданию книг совершенно иначе, чем к написанию статей: последние, «кормящие» его, могут и упрощать взгляд на предмет, но первые возлагают на него ответственность, а потому должны содержать всевозможные нюансы, хотя и становясь от этого неудобочитаемыми.
