Воспоминания. Письма - Пастернак Зинаида Николаевна

Твой Б.

Позавчера, влетая в закрывающиеся дверцы метро, очень сильно ушиб себе правую руку почти под мышкой. Очень болело, теперь прошло.

24 июня 1948

Дорогая Зинушенька!

Галя едет с единственной целью сообщить, что заболел ангиной Стасик и едва ли сможет выходить в ближайшие дни. Таким образом, к моим и твоим препятствиям прибавляется новое, отдаляющее переезд до той даты (на будущей неделе), когда будет готов дом и буду готов я и все выздоровеют. Мой главный «рубеж» – это 3-е июля, день расчета в Сов<етском> Пис<ателе>, когда я надеюсь какой-нибудь суммой, около 10 тыс., вернуть деньги, израсходованные за это время на путевку тебе, Стасику, Анне Никандровне, Скрябиной, приобретенье летних запасов Мар<ией> Эд<уардовной> и т. п. С 47-ми тыс., имевшихся 10 июня, ко вчерашнему дню это все съехало до 43-х. И теперь, когда я возьму две частью для тебя (1500) и (500) для Мар<ии> Эд<уардовны> расходов, это опустится до 41, где мне хотелось бы остановиться и повернуть назад.

Отчего до 3-го мне надо быть тут. Оттого, что если не напоминать этим безобразникам хотя бы через день об их обещаниях, ничего не добиться. Я только вчера отослал «Генр<иха> IV» в Гослитиздат и Детгиз (я поссорился с Ириной Владимировной [305]). Сейчас у меня на руках «Лир» для Гослитиздата. Того, что недавно я проделал со всем Шекспиром, и в том числе и с этими пьесами для Искусства, им недостаточно: редактора каждого издательства должны показать свое особое, преувеличенное, как все показное и притворное, усердие. А потом, чтобы проверить Морозова, они из бдительности посылают все Смирнову [306]. Я месяца 3–4 проработал таким образом в эт<ом> году впустую.

Мне кажется, даже допуская переезд в любой из пожелающихся тебе дней, надо продлить тебе путевку после 1-го июля на неделю-другую. Этот хвост можно будет добирать и доедать и после нашего перехода в дачу. Насчет путевки и насчет того, не прислать ли тебе в эти же дни еще денег, ответь сегодня же с Галей. Каждое утро можешь звонить когда хочешь, телефон у меня включен вследствие множества дел и разговоров, но вернее всего между 8-ю и 9-ю утра.

Все вообще очень хорошо. Не думаю, чтобы кровь твоя была опасна. Вылежись. Ну что тебе гнать все это так (с огородом, дачей и пр.) в такую жару. Не уйдет это.

Скрябиной устроил путевку в Музфонде и дал денег на ее приобретение, осталось этот плод положить в рот и то не сумела.

Анне Андреевне достал пособие в 3000 в Литфонде, надо было ей написать заявление, отказывается.

В ЦК и в Союзе разрешили издательствам дать ей переводную работу. Я позвонил Головенченке [307]. Скучающий высокомерный тон. А? Ахматова? Да, говорили. Надо будет выяснить, умеет ли она переводить. Я послал его к чертям и бросил трубку. Сегодня ее рождение. Если можно, дай Гале немного ягод, я ей отнесу в подарок, если вечером будет время зайти.

Крепко тебя целую. Не волнуйся, пусть тебе не кажется, что переезд в опасности и его вообще никогда не будет оттого, что он все передвигается. Наоборот, все в этом году глаже и лучше, чем в прошлом. То, что дачу освободили и отремонтируют, невероятно! Это достиженье равносильно чуду. Кроме того, твое с Ленькой существованье на казенный счет и моя скромная жизнь тут (с тобой все-таки не из-за тебя, а ради тебя было бы вино, гости какие-нибудь) и мое скромное существование здесь – временная и очень полезная экономия. И в отношении моего городского пребывания странно: жара не сравнится с прошлыми годами, пыль, клопы, работ вдесятеро больше, чем бывало, и постоянные заботы, которых в таком количестве не бывало никогда, а я чувствую себя отлично, хорошо работаю, все успеваю сделать, словом, нет на свете границы человеческим силам и нет нервов и утомления. Еще раз целую тебя. Меня снова снимал Горнунг, и еще лучше.

Б.

Обними и поцелуй Леничку. Я бы на твоем месте освободил бы твой высокий чемодан (переложил бы вещи куда-нибудь в другое место) и порожний с Погодиным прислал бы сюда для удобства новой укладки. А? Или это глупо?

<Конец июня 1948>

Дорогая Зина!

Когда говорили по телефону, я забыл спросить тебя, надо ли продлить путевку, и у тебя также ни слова об этом. Дай мне знать об этом непременно со Стасиком. Конечно, вам надо самое меньшее еще две недели прожить в Доме отдыха, кроме того, ведь это экономия в бюджете. Следующие крупные деньги очень отдаляются на осень, все издательские предположения задерживаются, с театров капает по тысяче в месяц, не больше.

Какой мне смысл ездить в Переделкино, когда тебе надо во вторник вечером в Москву? В Москве я тебя и подожду, где во вторник утром, по-видимому, буду занят.

Кому Константинов должен дать белил и кто их повезет? В таких случаях пиши яснее.

Я хочу воспользоваться дачною пробкой, т<о> е<сть> необходимостью задержаться в городе, для того чтобы больше наработать. Если я приму участие в ремонтной горячке и поддамся ей, у нас случится денежный крах.

Итак, жду тебя во вторник во второй половине дня, т. е. после 4-х, а до этого часа, может быть, буду в Гослитиздате.

Марию Эдуардовну пришлю к тебе рано утром во вторник.

Твой Б.

Р. S. Вдруг после вышеизложенного (чтоб тебе во вторник во второй половине дня приехать, а Марии Эдуардовне рано с утра во вторник поехать в Переделкино) Мария Эдуардовна со своими соображениями: что ты собираешься не во вторник, а в среду утром и с кем-то поедешь краски выбирать, а предполагала, чтобы я тебя заменил своим присутствием в Переделкине. Распутай мне это, пожалуйста, окончательно. Существенно то, что вторник гослитиздатский день, и во вторник до 4-х часов я несвободен. Затем следующее: Мария Эдуардовна говорит, что в магазине отказываются сами писать счета и стоимость, а надо им написать требования (из конторы, что ли?) и оставить место для представления номера магазина, и тогда они на требовании проставляют стоимость товара и превращают его в счет.

С Константиновым все сделано – уже вчера (его там не было) поручил Зинаиде Капитоновне. Целую, все прекрасно, рад за тебя и твою победу.

Твой Боричка

1) Мария Эдуардовна еще раз просит сообщить ей, когда ей ехать: во вторник утром, или во вторник вечером, или в среду утром.

2) И о путевке.

Лучше напиши.

4 июля<1948>

Дорогая Зиночка!

Каждое утро я ждал твоего звонка, и грустно, что ты не позвонила. Если это трудно, то в том случае, если ты сама не приедешь в город, пришли мне записочку с Марией Эдуардовной и напиши мне следующее.

Как нарыв у тебя на животе, как зубы и вообще как твое самочувствие? Как Леничка и ты поживаете? Что слышно с дачей (но ни в коем случае не расстраивай себе по этому поводу нервов. Если тебе и Лене хорошо отдыхается в Доме отдыха, то вот и все, что требуется пока для моей души при данных обстоятельствах).

Здесь было очень душно, и позавчера, в четверг, я так скучал по тебе и Лене, что чуть не сбежал к вам в Переделкино. Наверное, и сделаю это, когда буду знать, что не разминусь с тобой и после того, как пропущу второй том Шекспира для Искусства [308], Генр<иха> IV для Детгиза [309], доработаю два куска в романе и допишу в нем главы о войне. Обо всем остальном расскажет тебе Ма<рия> Эдуардовна. Видел два раза Ан<ну> Андреевну.

Мне бы хотелось страшно повидать тебя и пойти сегодня с тобой на Гаррикин концерт в Доме ученых (начало в 8 часов!). А завтра вечером я никуда не пойду.