Конец российской монархии - Бубнов Александр Дмитриевич

Таким образом, царская власть постепенно лишалась своего авторитета и поддержки в обществе и народе. Против нее вооружилось все население огромной и довольно пестрой империи, за исключением, быть может, дворянского класса и бюрократических кругов, обязанных режиму своим положением. Да и то условно, так как много дворян и служилых людей понимали необходимость уступок и охотно готовы были идти на таковые.

Высокий трагизм вытекавшего отсюда положения хотя и весьма осторожно, но ярко был подчеркнут в известной речи А. В. Кривошеина^[83], одного из популярных министров царского правительства. В этой речи, произнесенной им в 1909 г. на агрономическом съезде в Киеве, словами «мы» и «они» он вынужден был признать наличие в стране двух враждебных друг другу лагерей.

«Мы» — это правящие сферы, «они» — все остальное население империи, объединенное общим недовольством и жаждой перемен.

Правящие сферы во главе с царем выросли и были воспитаны в духе самодержавия, предуказанного России как бы свыше. Для них все либеральные чаяния были не более как «бессмысленные мечтания». Так выразился о них в 1894 г. император Николай II в ответе одной из депутаций, ему представлявшихся^[84].

Озлобленная упорством царизма, другая сторона готова была на всякие средства борьбы, причем некоторые революционные кружки не считали себя связанными в этом отношении никакими пределами, доходя до идей пораженчества.

— Чем хуже, тем лучше, — говорили они.

Ясно, что между этими двумя течениями рано или поздно должна была произойти жестокая схватка…

ПОЛИТИЧЕСКАЯ «ВЕСНА» 1904 г.

И ЕЕ ТРАГИЧЕСКИЙ КОНЕЦ

Бывали, впрочем, короткие периоды кажущегося сближения власти с народом. Одним из таковых должно было быть вступление осенью 1904 г. в управление министерством внутренних дел князя Святополк-Мирского^[85], объявившего о необходимости взаимного доверия.

К глубокой скорби русских людей, жаждавших эволюционного развития русской государственности, период правительственной «весны», как тогда его назвал А. С. Суворин^[86], известный издатель «Нового времени», был недолог и привел к печальным результатам. Он вскрыл лишь ту почти непроходимую пропасть, которая лежала между взглядами правящих сфер и даже наиболее урезанными пожеланиями либерально настроенных общественных кругов.

В ноябре упомянутого года в Петербурге состоялся частный съезд земских и городских деятелей, на котором был выработан перечень необходимейших, по мнению большинства съезда, мероприятий. Он заключал в себе требование народного представительства и установления наиболее элементарных гражданских свобод. В поддержку этим заявлениям в правительственные канцелярии посыпался изо всех углов необъятной России ряд петиций, записок и ходатайств. В обеих столицах были организованы даже небольшие демонстрации учащейся молодежи.

Правительство было, по-видимому, смущено этим общим сочувствием земскому заявлению. Не далеко ли на самом деле оно зашло в своем «попустительстве»?!

И вот в ответ на выраженные земскими деятелями пожелания был выпущен декабрьский именной высочайший указ, коим подтверждалась незыблемость основных законов империи. А дополнительным административным распоряжением разъяснялась недопустимость обсуждения на съездах вопросов политического характера и воспрещались всякого рода противоправительственные сборища и шествия…

Игра в политическую «весну» была закончена. Но взволнованное море не пожелало более успокоиться…

При таких условиях настал бурный 1905 год.

9 января 1905 г. — трагическая дата в летописях русской монархии. В этот день, впоследствии прозванный «Кровавое воскресенье», ярче, чем когда-либо, было констатировано отсутствие доверия и прямой связи у русского царя с его народом.

Огромная толпа столичного работного люда должна была направиться к Зимнему дворцу, чтобы через особую депутацию лично, из рук в руки, вручить своему монарху просьбу, может быть, наивную, несбыточную, об облегчении условий трудовой жизни.

Таков был замысел руководителей этой демонстрации, во главе коих стоял священник Гапон^[87].

Власти были предупреждены о мирных намерениях толпы и персональной безопасности царя. Об этом дана была клятва организаторов шествия.

Сероватым холодным утром в назначенное время толпа собралась и двинулась к Зимнему дворцу, где предполагался царь. Священник Гапон стал во главе шествия с крестом в руках. Толпа была безоружной, и попытка крайних элементов ее выбросить красные флаги была осуждена.

Но улицы к площади перед Зимним дворцом оказались вдруг закрыты войсками. После короткого приказания толпе разойтись по ней открыт был огонь. Много оказалось убитых, еще больше искалеченных. Ошеломленная, толпа замерла на месте, но, увидев выезжавшую из-за пехоты конницу, кинулась с проклятиями назад. Вскоре порядок был восстановлен.

Такова фактическая сторона событий.

Нас не может не интересовать вопрос: были ли вложены в организацию этой демонстрации какие-либо революционные намерения и не представлялось ли возможным предупредить их осуществление какими-либо иными, менее тяжелыми мерами? Но важно отметить то трагическое, что было в результате этого дня.

Рядовой участник неудавшегося шествия не мог не вынести из данного ему рокового ответа то горькое чувство, что у народа прямого хода к царю нет и что с вершины государственного управления нельзя ждать устроения жизни на «началах правды», о которых он так мучительно, хотя и туманно, думал.

«Кровавое воскресенье» дало, несомненно, очень сильное оружие в руки тех, кто стремился доказать неискушенному народу, что только «в борьбе обретет он право свое».

РОССИЯ В ОГНЕ

В феврале описываемого года заметно заволновалось крестьянство. Самочинные действия, в кои стало выливаться это волнение, начали вспыхивать то в одном, то в другом месте, но вначале они не производили впечатление согласованности. Видимо, сказывались расстояния, разобщавшие население, и неорганизованность крестьянских масс.

Однако в середине 1905 г. в Москве состоялся Крестьянский съезд, на котором было положено начало «Всероссийскому крестьянскому союзу»^[88]. Союз этот весьма быстро получил широкое развитие на местах; сам же он вошел в состав образовавшегося в то время «Союза союзов»^[89]. Последний имел уже вполне определенные задачи служить целям объединения всех оппозиционно настроенных в стране элементов.

К этому времени крестьянским движением был охвачен уже целый ряд губерний, преимущественно в южной половине России. Беспорядки прошли также по Прибалтийскому краю и не миновали Кавказа.

Хотя в основе крестьянского движения, несомненно, лежали причины экономического порядка, главным образом жажда приобретения дополнительной земли, но размеры и формы, в кои оно постепенно вылилось, свидетельствовали уже о наличии вполне организованной пропаганды в деревне, имевшей ярко революционный характер.

Самочинные действия крестьян были направлены прежде всего против помещиков. Они выражались в насильственном захвате земель, лугов, урожаев и в лесных порубках. Почти неизменно действия эти сопровождались грабежами и поджогами помещичьих усадеб и экономий.

«Из разоренных гнезд птицы сами разлетятся» — такими словами выражал один из радикальных русских писателей мысль, лежавшую в основе этих бесчинств.

Картина разрушения, производившегося в деревнях, была ужасающей, и, не опасаясь преувеличений, можно сказать, что, охваченная беспорядками, Россия «пылала в огне».

В большом числе случаев крестьяне собирались толпами для производства задумывавшихся насилий и беззаконий, иногда в несколько сот и даже тысяч человек; при этом ими руководили пришлые со стороны люди, часто даже вооруженные. Это обстоятельство ясно указывало наличие какой-то организации, стоявшей в деревне. Возбужденные примером пришлых людей, крестьяне нередко выступали против местных властей и самовольно собирались на сходы, вынося политические требования о созыве народных представителей, отобрании у помещиков земли, уничтожении ненавистного крестьянам института земских начальников и т. д.