Елена Обоймина - Рудольф Нуреев. Я умру полубогом!
За свои выступления Нуреев запрашивал огромные гонорары. Торгуясь до последнего и уже договорившись, он через день мог позвонить и уточнить, что имел в виду сумму «чистыми», за вычетом налогов.
Показателен случай с фильмом «На виду» («Разоблаченный»). Рудольф согласился сниматься в нем с гонораром в 200 миллионов долларов за три недели работы. Но за неделю до начала съемок танцовщик позвонил режиссеру и пояснил:
— Нам предстоит уладить еще один вопрос — с моими деньгами. Я хочу не двести, а триста пятьдесят миллионов.
Режиссер ответил, что единственный способ найти эти деньги — это взять их из его режиссерского вознаграждения. Нуреев не стал спорить и охотно согласился:
— Прекрасно!
Между тем в действительности он готов был довольствоваться немногим и однажды признался:
— Все, что мне необходимо, это комната, ванна и постель. И дверь, чтобы выйти и снова оказаться на сцене.
«В сущности, все окружающее было для него всего лишь декорацией; антикварная мебель, которую он предпочитал, с бархатной обивкой старинной работы, гобелены и редкие предметы искусства — словом, все, чем декораторы окружили его позже, только на короткое время радовало танцовщика, — подтверждал Ролан Пети. — …Вера в танец, которая постоянно держала его в состоянии загнанной лошади, его искусство и его сексуальность, воплощаемая и в разговорах, и в высокомерных жестах, и в реальности, — вот чем была его повседневная жизнь… Нуриеву, окруженному золотом и славой, для жизни нужна была самая малость: ничего или почти ничего»[52].
Хочется заметить, что Нуреев категорически отказывался от настойчивых предложений использовать его популярность в рекламе каких-либо продуктов или товаров. В отличие от нынешних звезд всех мастей, включая Михаила Барышникова, он берег свое имя от подобного тиражирования, несмотря на всегдашнее желание заработать как можно больше. Исключение было сделано им дважды. В 1974 году Рудольф вместе с Марго Фонтейн и Мартой Грэхем снялись в рекламе меховой фирмы «Blackglama». Слоган рекламы гласил: «Легенде это к лицу! Может ли быть лучше?». Очевидно, для съемок в рекламе имелись веские причины: большую часть полученных гонораров Рудольф и Марго перевели в пользу компании Марты Грэхем, которая явно нуждалась в этом. Восемь лет спустя Нуреев дал согласие сняться в рекламе знаменитой японской водки «Сантори».
Налоги были самой больной темой Рудольфа. Он полагал, что в этом вопросе возможно как-нибудь выкрутиться, что его, такого талантливого и единственного в своем роде, обойдут с поборами, что на него не обратят внимания. В результате махинаций с налогами Нуреева порой ловили на подлоге, и он выплачивал бешеные штрафы.
«Пытаясь раскрыть тайну «империи» Нуреева — а сомневаться в том, что он представлял собой промышленную империю, состоящую из одного человека, не приходится, — считает Отис Стюарт, — невольно приходишь к единственному неоспоримому факту: мозгом всех операций был сам Нуреев, умный и осторожный бизнесмен, тщательно следящий за состоянием своего кошелька и ненавидящий налоги больше всего на свете»[53].
«Руди не витал в облаках, когда дело касалось денег, — поясняла балерина Надя Нерина. — Он прекрасно знал, что такое бедность, и вовсе не желал проматывать свое состояние. Он хорошо представлял себе свою карьеру и сознавал свою финансовую ценность».
Первые полгода жизни на Западе Нуреев не открывал банковского счета, хотя получал за свои выступления приличные суммы, которые и не снились ему прежде: восемь тысяч долларов в месяц в начале зарубежной карьеры! Не открывал до того момента, когда Соня Арова категорически отказалась носить в своей сумочке 60 тысяч долларов, принадлежащих Рудольфу. Именно благодаря влиянию Сони его деньги все-таки попали в банк и стали давать проценты. А муж Нади Нериной, британский банкир Чарльз Гордон, сделался первым на Западе неофициальным советником Нуреева по финансовым вопросам.
Известно, что Рудольф работал с одним и тем же высококвалифицированным бизнес-менеджером, венгром Шандором Горлинским. Гонорары Нуреева росли с каждым годом и со временем дошли до двадцати тысяч долларов за одно выступление. До Нуреева так высоко оплачивались только оперные певцы, что было крайне несправедливо по отношению к нелегкому труду артистов балета.
Несмотря на опытных помощников, танцовщик то и дело «барахтался» в своих налогах. Его подруга Дус Франсуа постоянно твердила Рудольфу, что из той суммы, которую он получает, нужно вычесть 40 процентов на налоги. Рудольф ничего не желал слышать, а через месяц искренне удивлялся, что на его счету в банке ничего не осталось.
— Странно! Отдавать деньги правительству? — спрашивал он Соню Арову. — Зачем? Работаю-то я!
Рудольф на самом деле «прекрасно знал, что такое бедность». Только после смерти танцовщика западный мир узнал, для чего он берег каждый доллар. Ролан Пети популярно объяснил это в своей книге о Нурееве: «Рудольф был скуп не потому, что складывал деньги в сундук и сидел на нем: с самого начала он решил переводить средства, полученные по многочисленным контрактам, в специальный фонд его имени для помощи молодым артистам, которым не повезло с карьерой»[54].
Его привычка всюду опаздывать иногда приводила к забавным историям.
Однажды Рудольф позвонил одному из приятелей, музыкальному издателю Марио Буа:
— Я только что с Майорки. Я должен был встретиться с королем, но он ушел. Это может повредить?
Оказалось, Нурееву была назначена аудиенция у испанского короля Хуана Карлоса. Но Рудольф, который, как обычно в свободное время, бегал по антикварам, опоздал во дворец на пятнадцать минут. Его величество изволил прождать танцовщика только десять. Во всех газетах говорилось об этом скандале: Нуреев заставил ждать короля Испании!
Впрочем, мнение монархов всего мира его не очень-то волновало.
Однажды, когда Рудольф танцевал на лондонском приеме в присутствии королевской семьи, он почувствовал, что ему жмут туфли. Тогда он спокойно сбросил их и продолжал танцевать босиком. Этого бы не смог себе позволить ни один танцовщик!
Что и говорить: Рудольф обожал эпатаж, порой провоцируя окружающих на обсуждение собственной персоны. Он любил ошарашивать, и часто, как только мог себе позволить, в балетной среде или в компании друзей, при встрече целовал кого-нибудь в губы якобы по русскому обычаю. И сам же приходил в восторг, наблюдая на лице другого человека смущение или удовольствие.
Однажды Рудольф в качестве зрителя присутствовал в «Гранд-опера» на балете «Собор Парижской Богоматери», поставленном его другом Роланом Пети. Хореограф пригласил танцовщика поужинать в одном из ресторанов вместе с ним и его приятелями, в числе которых были модельеры Ив Сен-Лоран и Пьер Берже.
