Виталий Дмитриевский - Шаляпин в Петербурге-Петрограде
Шаляпина Марфа, Марина и Дассия в 1968 году передали портрет в дар
Театральному музею в Ленинграде.
Одновременно с работой над портретом Шаляпина Кустодиев создавал
декорации к «Вражьей силе». Как ни трудно ему было, художник все же бывал в
театре и знакомился с ходом работ на месте. Он мог передвигаться только в
кресле и, несмотря на это, успевал следить за работой постановочных цехов,
портных и костюмеров. Кустодиев приезжал на репетиции, когда они уже шли
на сцене. Шаляпин сам встречал художника и вносил его в ложу на руках.
Шаляпин с большим творческим подъемом работал над партией Еремки,
тщательно искал интонационный и пластический рисунок роли. Певец С. Ю.
Левин однажды застал Федора Ивановича перед зеркалом в босяцком костюме
Еремки. Стоя на одной ноге перед зеркалом, Шаляпин проделывал какие-то
замысловатые движения, то ставил кончик пятки на пол и вертел носком, то
приподнимал ногу, обутую в грязный, специально «загримированный» валенок
чудовищного размера. В ответ на приветствие Шаляпин приподнял полу своей
сермяги и сделал реверанс. Проведя носком ноги полукруг, певец скромным
голосом сказал:
— Никак не решу, что лукавее.
— Одинаково здорово, — ответил Левик.
— Ну вот уж неверно. Когда ноги танцуют отдельно, каждому видно и
понятно, а когда я закладываю ногу на ногу, оно само по себе как будто лучше,
да только для первых рядов.
И тут же снова начал выделывать различные забавные фигуры.
Премьера «Вражьей силы» состоялась в ноябре 1920 года. А. А. Блок,
посмотрев спектакль, был поражен силой художественного обобщения, которого
достиг Шаляпин. Он записал в своем дневнике: «Шаляпин в Еремке («Вражья
сила» Серова) достигает изображения пьяной наглости, хитрости, себе на уме,
кровавости, ужаса русского кузнеца. Не совсем только, не хватает заурядности,
рн слишком «Шаляпин», слишком «Мефистофель» вообще местами, а не
заурядный русский дьявол».
Однако главной заботой Шаляпина-режиссера была не собственная роль.
Артист стремился создать на сцене такой ансамбль, в котором все элементы
сценической выразительности сливались бы в подлинно художественной
целостности. Потому певец был придирчив даже к малейшим деталям.
Н. К. Черкасов играл во «Вражьей силе» небольшую роль зазывалы.
Однажды, поддавшись своему комедийному темпераменту, он стал делать на
сцене различные эксцентрические трюки. Тогда Шаляпин дал знак за кулисы, и
режиссер, подкравшись сзади, резко одернул Черкасова. Расстроенный
случившимся, предчувствуя грозящий скандал, молодой актер побежал
разгримировываться.
Действительно, на следующий день Черкасова пригласили к Шаляпину.
«Полураскинувшись на банкетке, пластично-скульптурный даже в такой
обыденной, непринужденной позе, неотразимо красивый сидел Ф. И. Шаляпин,
— вспоминал Черкасов. — Мне бросились в глаза высокие белоснежные бурки
со светложелтой кожаной отделкой, мягкий пушистый синий свитер, свободно
облегавший его мощный торс, и бриллиантовая булавка, воткнутая в галстук. Я
сильно робел в ожидании разноса, но едва лишь потупил глаза, как тотчас
услышал шаляпинский голос:
— А ну, а ну!.. Здравствуйте, молодой человек!.. Покажите-ка мне, чем вы
вчера развлекали народ!.. Это же очень интересно!..
Стоя перед Ф. И. Шаляпиным, я показал весь свой запас эксцентрических
движений и трюков. Он поощрял меня все более громким раскатистым смехом.
Я был настолько худощав, а руки мои были так длинны, что я легко обнимал
самого себя, как бы здороваясь с самим собой в таком положении. Я
складывался пополам, смешно жестикулировал, неожиданно принимался
«вытягивать» руку из рукава, и она «вытягивалась» до невероятной, казалось бы,
длины, потом вращал руками в локтях так, что они крутились как на шарнирах,
наконец «отрывал» пальцы на руке, сгибая их в суставах таким образом, что они
не были видны, а затем «насаживал» их обратно по местам.
Ф. И. Шаляпин хохотал все громче, начал было мне подражать, заявил, что у
него ничего не получается, но под конец, сменив шутливый тон на серьезный,
заметил:
— Ну, спасибо!.. Только вот что, молодой человек, давайте условимся: вы
мне, пожалуйста, не мешайте, и я вам не буду мешать!..
Случай этот, — заключает Черкасов, — послужил мне памятным
предостережением, незабываемым уроком законов общения актеров на сцене, и
я очень признателен Ф. И. Шаляпину за ту форму, в которой, повидимому, во
внимание к моему юному возрасту, он преподал мне такой урок».
Сам Шаляпин много раз выступал в роли Еремки, а всего на сцену
Мариинского театра в сезоне 1920/21 года он выходил 47 раз. Это было время
напряженной творческой и организаторской деятельности певца, в результате
которой Мариинский театр приобрел небывалый художественный авторитет и у
самых широких, демократических слоев населения, и в сугубо
профессиональной музыкальной среде. Не случайно Б. В. Асафьев в рецензии
на оперу «Садко», открывшую сезон 1920/21 года, дал такую оценку работе
театра: «Видно, что затрачено много труда на то, чтобы наладить общую
стройность, при наличии значительного притока молодых сил. В театре, по-
видимому, господствует строгая художественная дисциплина и настойчивая
работа, в условиях которой воспитывается молодое поколение артистов. В их
руках будущее театра».
Послереволюционные годы — время творческой зрелости Федора
Ивановича Шаляпина. И неудивительно, что у артиста пробудилось горячее
желание поделиться своим опытом с молодым поколением.
Шаляпин сам никогда не преподавал, но с удовольствием помогал молодым
певцам, когда они просили поставить голос, смотрел спектакли с их участием.
Артист советовал театральной молодежи чаще бывать в Эрмитаже, побольше
читать и был очень доволен, когда узнавал, что молодые актеры следуют его
советам. В памяти многих остался завет Шаляпина: «Пушкина Александра
Сергеевича не забудьте! Пусть всегда лежит на столе, под подушкой, всю жизнь.
